Дорогие дети. Сокращение рождаемости и рост "цены" материнства в XXI веке - Анна Шадрина

Консервативный тип социальной политики, характерный для ряда постсоветских стран, предполагает сильное влияние государственной идеологии, поддерживающей традиционное разделение гендерных ролей и связанных с ними функций. Источником благосостояния здесь видится провайдер-мужчина, однако в реальных экономических условиях не каждая семья в состоянии выжить на зарплату одного кормильца, равно как и не каждый домашний очаг организован вокруг гетеросексуальной пары.

Консервативная мобилизация, как уже отмечалось ранее, связана с постсоветским сокращением участия государств в обеспечении благосостояния граждан. Обеспокоенность сохранением «традиционных ценностей», по сути, является эвфемизмом передачи ответственности за благополучие семей в частные руки. Жанна Чернова, исследуя новейшие трансформации семейной политики в России, отмечает, что одновременно с экспансией рыночной идеологии индивидуализма в политической риторике возникает новый объект государственной поддержки — «здоровая, благополучная и традиционная семья», подразумевающая гетеросексуальную пару с детьми. Такая семейная модель привлекательна с точки зрения власти, поскольку она соответствует принципам минимализма семейной политики начала XXI века[230].

В этой логике чем больше домохозяйств, самостоятельно осуществляющих внутрисемейную заботу о зависимых ближних, тем меньше адресатов государственной помощи. Таким образом, семейная политика формирует запрос на тип организации частной жизни, при котором государство может передать ответственность за поддержание жизнедеятельности членов семей в их собственные руки. В обществе, где пропагандируется традиционное гендерное разделение труда, забота автоматически становится женской обязанностью. При этом, согласно официальной риторике, сами россиянки желают вернуться к дореволюционному быту. Глава думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина, рассуждая о необходимости корректировки Семейного кодекса с учетом нового внутриполитического курса России, видит истоки проблем, с которыми имеют дело современные семьи в этакратическом советском прошлом[231]:

Если целью советской семейной политики виделось содействие женщинам в совмещении семейных функций и работы вне дома, то нынешний внутриполитический курс провозглашает одомашнивание женщин наилучшим решением проблемы. Очевидно, что такой план реализуем только в контексте гетеросексуального брачного союза. Но постсоветские страны, как и большинство других государств мира, переживают процессы «трансформации интимности», которые отражаются в росте брачного возраста, отодвигании появления детей, распространении альтернативных браку способов организации частной жизни[232].

Массовое изменение ранее устойчивого брачно-репродуктивного поведения означает, что сами условия жизни мотивируют многих современников и современниц больше инвестировать в обучение и профессиональную сферу, более рационально подходить к планированию семьи и выбирать те варианты жизненного уклада, которые представляются наименее рискованными в каждой конкретной ситуации.

Доминирующая идеология культивирует убеждение в том, что именно конвенциональный брак связан с безопасностью, удовлетворением важнейших потребностей, удовольствиями и заботой. Но все эти привлекательные стороны жизни доступны в наше время и за пределами брака. Если человек не состоит в браке, это не означает, что он или она изолированы от общества, лишены заботы и ведут неудовлетворяющую жизнь. Одновременно наличие свидетельства о браке сегодня не может гарантировать практически ничего определенного.

Если люди состоят в браке, это обстоятельство не обязательно будет сигнализировать о наличии эмоциональной близости между партнерами. Брачная отметка в паспорте также не будет обязательным условием совместного проживания супругов, как и любой формы контакта между нами. Свидетельство о браке не даст достоверной информации о том, являются ли муж и жена сексуальными партнерами, вовлечены ли в интимную связь третьи стороны, есть у пары дети и, если есть, являются ли они совместными. Факт брака не предоставляет знания о том, как устроены экономические отношения внутри союза, делят ли партнеры домашний труд, поддерживают ли друг друга эмоционально, есть ли у них общие интересы и друзья.

Также наличие свидетельства о браке не будет означать, что супруги, сосуществуя, находятся в моральной и физической безопасности друг от друга. Семейное право обязует, но не гарантирует ответственности по содержанию детей обоими супругами в случае развода. В начале XXI века семья как основанное на заботе сообщество, не обязательно связана с браком, равно как последствием вступления в брак не обязательно является создание семьи.

В отсутствие очевидных гарантий благополучия, связанных с браком, и в силу хрупкости этого института, легитимация разнообразных форм организации частной жизни, включая однополые союзы и несексуальные партнерства, казалось бы, должна становиться приоритетом государства, взявшего курс неолиберального реформирования — чем больше легитимных сценариев осуществления заботы, тем меньше нагрузка на сферу социальной поддержки.

Но включение в повестку дня интересов различных групп мультикультурного и классово-сегрегированного российского общества, очевидно, не соотносится с интенциями текущей власти, делающей ставку на укрепление идеи унифицированной российской идентичности. Признание разнообразия субъективностей и опытов потребовало бы пересмотра текущей концепции прав в рамках гражданства, что, в свою очередь, могло бы повлечь за собой выход на арену новых политических субъектов, готовых к открытой политической борьбе. Однако, очевидно, приоритетом текущей власти является противоположная цель, а именно представить различия нелегитимными и враждебными по отношению к воображаемому однородному большинству.