Лунный Тигр - Пенелопа Лайвли

Клаудия слышит их разговор, как фоновый шум: жужжание мух или газонокосилки. Она не видела Гордона несколько месяцев; с тех пор остался неоконченным спор, который следует завершить, и появилась пара свеженьких, не совсем пристойных анекдотов, от одного из которых Гордон прямо-таки заходится смехом. Сильвия прерывает разговор со свекровью и поворачивается к ним. В глазах у нее тревога. «Что за шутка? Расскажите-ка мне!» — кричит она, и Гордон, поднимаясь, чтобы взять себе еще цыпленка, отвечает, что так, пустяшная новость о том, кого они прежде знали, ничего особенного, и не нужно ли кому-нибудь добавки? «Вредина! — надувает губки Сильвия. — Клаудия, расскажи тогда ты мне». И Клаудия в первый раз внимательно смотрит на свою невестку, одетую в нечто, похожее на просторную цветастую наволочку, из которой выглядывает хорошенькое розовое личико, обрамленное золотистыми волосами. Сильвия не вызывает у нее ровным счетом никаких эмоций, кроме, разве что, некоторого недоверия. Порой она недоумевает, какие у них с Гордоном могут быть общие темы для разговора.

— Просто сплетня, — отвечает она, — ерунда, правда.

Сильвия поворачивается к свекрови:

— Они всегда были такие, миссис Хэмптон? Так друг за дружку?

— О нет, — спокойно отвечает мама, — они ужасно ссорились.

— Вот и мы так же! — кричит Сильвия. — Мы с Десмондом. Мы друг друга терпеть не могли. У нас абсолютно нормальные отношения, и сейчас тоже. Нет, я, конечно, люблю Десмонда, но у нас с ним ничего общего.

Гордон, взяв добавки, усаживается на свое место:

— В таком случае, мы с Клаудией впредь будем себя вести ненормально только с глазу на глаз, да, Клаудия? А сейчас, если хочешь, можем устроить для тебя хорошенькую ссору.

Сильвия в волнении начинает щипать себе руки и еще больше пунцовеет.

— Господи, конечно, я не это имела в виду, не то, что вы странные, просто это же удивительно, когда брат и сестра такие близкие друзья, — это на самом деле просто замечательно!

Все то время, что Сильвия разговаривала с миссис Хэмптон, она слышала их разговор, но, к ее великой досаде, не могла расслышать хорошенько. У Гордона возникают интонации, с какими он больше ни с кем не разговаривает. Звучный голос Клаудии может быть таким язвительным, выводящим из равновесия, но в беседе с Гордоном ее тон становится доверительным. Когда она пытается присоединиться к их беседе, они замолкают, Гордон меняет тему, предлагает всем добавки.

Клаудия одета в красное платье, в талии и бедрах очень узкое. Она очень стройная и худенькая. «Мне нравится твое платье, — решительно говорит Сильвия, — а вот я в такое не влезу». Она гладит живот и смотрит на Клаудию: та не замужем и не ждет ребенка. Она чувствует свое превосходство, которое ее немного утешает. Защищенная своим животом, она принимается шутить, спрашивает миссис Хэмптон (она такая славная, с ней никогда никаких недоразумений) о том времени когда Клаудия и Гордон были детьми, весело рассказывает о себе и Десмонде. А потом Гордон что-то отрешенно отвечает Клаудии, словно случайно встреченной знакомой, и она уже не чувствует себя защищенной, ее торжество испаряется. «Я совсем не хотела сказать, что это странно, — протестует она умоляюще, — на самом деле это замечательно». Опять она сказала что-то не то. Теперь они смотрят на нее оба, Гордон и Клаудия, она наконец-то завладела их вниманием, но совсем не в том смысле, в каком хотела. Уж не смеются ли они над ней? Кажется, в уголках губ у обоих прячется улыбка.

— Бог мой! — произносит Клаудия. — Ты говоришь об этом как о чем-то экстравагантном. А мы вряд ли когда-нибудь были так уж экстравагантны, правда, Гордон?

— Ты имеешь в виду инцест? — отвечает Гордон, с энтузиазмом принимаясь за цыпленка. — Инцест, конечно, несколько экстравагантен. Ну, хотя бы классический. Высшего класса. Посмотри на греков.

— Посмотри лучше на Нелли Фробишер из деревни, — говорит Клаудия. — Понесла от своего отца, когда ей не было еще семнадцати. Доктор Граб говаривал, что крестьян из центрального Дорсета он всегда узнает по форме черепа.

— Клаудия, ну хватит… — восклицает миссис Хэмптон.

Сильвия больше не может этого выносить. Ей вдруг становится нехорошо. Она отодвигает стул, кладет руки на животе и с достоинством говорит, что ей надо прилечь, она уверена, что ее извинят.

Поднимаясь по лестнице, она слышит, как миссис Хэмптон отчитывает Клаудию и Гордона.

— Спасибо, Джаспер, — говорит Клаудия. — Красиво и дорого. Сразу видно, что куплены у Фортнума.[104]Поставь на столик, нянечка будет поливать цветок и увидит.

Она садится прямо, откидывается на подушку. Прямо перед ней — наклонный пюпитр, бумага и ручка.

— Ты что-то пишешь, — констатирует Джаспер. Он откидывается на спинку прикроватного стула, который предательски скрипит. Джаспер сейчас — фигура солидная, во всех смыслах. — Что ты пишешь?

— Книгу.

Он улыбается. Снисходительно? Недоверчиво?

— Какую?

— Историю мира, — отвечает Клаудия, поглядывая на него. — Много о себе возомнила, верно?

— Нет, отчего же, — говорит Джаспер, — я с удовольствием ее прочитаю.

Клаудия смеется:

— Это вряд ли, и по многим причинам.

Повисает тишина.

— Не хочу сидеть без дела, даже когда, по всей вероятности умираю, — добавляет она.

Джаспер делает протестующий жест:

— Вздор, Клаудия.

— Ну, поживем — увидим Скорее, ты увидишь. Ну что же. А ты все так же делаешь дорогие пародии на правду? «Жизнь Христа» в шести актах — верно ли то, что я слышала? С перерывами на рекламу.

Джаспер открывает рот, чтобы что-то сказать, переводит дух, молчит. Затем говорит:

— Клаудия, сейчас не время и не место. Давай уже заключим мир. Я пришел просто проведать тебя, а не устраивать дуэль.

— Как хочешь, — отвечает Клаудия. — Я подумала, что это могла бы быть хорошая терапия. Мне сказали, сегодня у меня хороший день. Мне всегда нравились дуэли с тобой, а тебе разве нет?

Он обворожительно, умиротворяюще улыбается.

— Я ни о чем не жалею, дорогая. А уж о проведенном с тобой времени меньше всего.

Клаудия внимательно смотрит на него:

— Вот в этом я с тобой соглашусь. Сожаления бессмысленны. потому что бесполезны: вернуть ничего нельзя. Бить себя в грудь способен только ханжа. Хочешь чаю? Позвони в колокольчик.

Наверное, потому я чувствую совместимость с ним, что меня всегда привлекали люди, умевшие эксплуатировать исторические обстоятельства. Политики-авантюристы, вроде Наполеона и Тито. Средневековые папы, крестоносцы, колонисты. Я не испытываю к ним симпатии, но не могу не испытывать интереса. Меня всегда интриговали купцы и поселенцы, бесстрашные и беспощадные корыстолюбцы, ввергавшие себя в распри и осваивающие новые пути, проложенные политиками и дипломатией. Я не могла удержаться от того, чтобы со скрупулезным вниманием изучать историю торговлю специями, мехами, историю Ост-Индской компании.[105]Всех этих людей с маленькими блестящими глазками, бродяг с преступными наклонностями, неугомонных обитателей шестнадцатого, семнадцатого, восемнадцатого веков, рисковавших жизнью и подставлявших карман под брызги истории.