Она - новенькая - Эля Пылаева

Потом приходит мой глазной хирург, Петр Семенович.

— Ох, Яна, Яна…

Никогда не видела его лица. Открываю глаза. Оно размыто, но отличается от остальных лиц. Его лицо-пятно — темное снизу. Бородка?

— Я ослепну? — вяло ворочаю языком.

— Пока что я бы не ставил вопрос так, — уклончиво обнадеживает он.

Мне так плохо, что даже не страшно.

— Вы скажете что-то конкретное или нет?! — слышу голос отца за дверью палаты.

— Иван Васильевич, мы делаем все необходимое. Да — ситуация нехорошая. Но пока что не будем паниковать. Вам же объясняли, что глаза надо беречь, что переохлаждения недопустимы. Любая инфекция стимулирует иммунитет. Слишком активный иммунитет может спровоцировать отторжение…

— Да мне-то что Вы объясняете?!

— Пока что мы имеем бактериальный конъюнктивит. Это плохо, но не катастрофа.

Потом отец говорит еще с какими-то врачами. Уже не по поводу глаз. У меня какая-то там ангина. Я проваливаюсь в болезненный сон. Но меня опять будят и будят…

В определенный момент мне становится легче. Просыпаюсь в тишине. Жара нет, но чувствую слабость. Присаживаюсь, спуская ноги с кровати. Осторожно приоткрываю глаза. Рефлекторно прищуриваюсь, чтобы сфокусировать взгляд. Окна закрыты чем-то белым, наверное, жалюзи. Рассматриваю свои руки. Они кажутся мне слишком большими и расплывчатыми. Глаза не зудят и не болят.

Закрываю их, чтобы сориентироваться — где ванная комната. Ориентироваться с помощью зрения и по тактильной памяти, оказывается, мешает друг другу. И мне пока проще пользоваться привычным методом, а не надеяться на весьма сомнительное видение пространства.

Не знаю можно ли мне умывать глаза водой из крана. И, почистив зубы, решаю не рисковать.

— Яна!

— Я здесь, — придерживаясь за стену, выхожу из душевой.

Петр Семенович проводит еще один осмотр.

— Поздравляю! Твои глаза выжили. Но больше такого будь любезна не допускать.

Такого я больше точно не допущу. Отмахиваюсь от ноющего болючего чувства в груди. Я решила не думать об этом, не вспоминать, не возвращаться в эту ситуацию. В эту школу. В этого человека. Не хочу!

Я вижу, это главное. Но почему так плохо?!

— Я почти ничего не вижу. Только свет, и все остальное — как пятна.

— Это уже не сетчатка, это — глазные мышцы. Тебе предстоит долгая реабилитация. Идеального зрения, мы добьемся вряд ли. Но огромное количество людей ходит в линзах и живет полноценно.

— А можно мне тогда линзы?

— Нет. Пока, только очки.

Достает чемоданчик. Он выглядит как темный овал для меня. Но по щелчку, и тому, как он открывается, я достраиваю картинку. Достает мне очки. Линзы бликуют от света.

— Три диоптрии. Выше пока нельзя.

Надеваю. Пятна на его лице превращаются в чуть размытые глаза, я различаю черты лица. Но все, что дальше метра я вижу все также размыто.

— Здравствуйте. Приятно Вас видеть, вынужденно натягиваю улыбку.

— А мне как приятно, что ты видишь!

Он дает мне еще несколько ценных указаний. Уходит.

Разглядываю снова руки, стоящую рядом стойку от капельницы, свой телефон. Там тьма пропущенных от Аси и Риты. Буквы кажутся мне незнакомыми. Как ужаленная поспешно кладу его обратно на тумбочку. Ужаленная куда-то в солнечное сплетение. Там камень. Он не растворяется.

Ася и Рита здесь не причем. Но я не хочу касаться никак Шагалова. А они — это словно тоже немного он.

Снимаю очки, ложусь лицом к стене. Нет сил радоваться зрению. Мой камень внутри тяжелеет. Я блокирую все мысли о том, из-за чего.

— Яна?

Голос отца. С ним тоже нет желания общаться. Ни с кем не хочу. Хочу снотворное. Мне давали, я знаю. Не могла спать в первые дни.

— Ты не хочешь мне рассказать, что произошло?

— Нет, не хочу.

— Тебя кто-то обидел?

— Нет.

— С кем ты ушла?

— Я одна ушла.

Сжимаюсь, вспоминая прикосновения Макса. Противно. Нет… Нет… Не хочу. Усилием воли вырываю себя оттуда.

— Это неправда! — злится отец.

— Я сама ушла.

— Он тебя трогал?

— Никто не трогал?

— Почему он тебя бросил?

— Никто не бросал, сама ушла.

— Яна!!!

— У меня все нормально, — вяло настаиваю я на своем.

— Врачи сказали, ты можешь поехать домой. Медик будет приезжать пару раз в день.

— Хорошо.

— Мне дозвонилась твоя подруга. Через своего деда. Рита.

— Передай ей привет.

— Хочет с тобой пообщаться.

— Я не буду ни с кем общаться.

Слышу, как отец меряет шагами палату.

— Хорошо. Через неделю… — многозначительно и пытливо. — Ты сможешь вернуться в школу.

— Забери мои документы. Я туда не вернусь. Я хочу домашнее обучение.

Тишина.

— Да что у тебя случилось?! — взрывается отец. — Кто посмел?!

— Не понимаю, о чем ты, пап. Я в порядке. Я хочу домой.

Как выглядит дом, я помню уже плохо. Но даже не разглядываю детали. Единственное, что мне хочется — отвернуться к стене, чтобы меня оставили в покое. Я обесточена. Мне пусто.

— Яна, иди покушай, — через пару часов зовет отец. — Я приготовил жаркое. Сам.

Сам — это большая редкость. Обычно ему всегда некогда, и он заказывает нам еду.

— Классно. Попозже. Я не голодна пока.

Желудок отказывается просить еду.

— Включить тебе какой-нибудь зрелищный фильм на плазме?

— Нет… Потом.

Я сплю. Валяюсь в полудреме без единой мысли. День, второй… В какой-то момент отца срывает. Он берет мой телефон.

— Распароль мне.

— Нет, это мой телефон.

— Значит, мне распаролят его спецы!

— Только посмей, я уйду из твоего дома, — безэмоционально бормочу я, обнимая подушку.

— Ты хочешь, чтобы я там расследование устроил?! — рычит он гневно. — Так я устрою! Меня винишь в этом?!

— В чем, пап?

— В том, что осталась одна там? Что я зарубил тебе свиту в лице твоего Шагалова!

— О, нет, — усмехаюсь я невесело. — Не парься пап. Ничего не было. Я просто потерялась.

— Ты плакала! Рыдала!

— Привет Мише, — злюсь я.

— Просто, мать твою, расскажи мне! — встряхивает меня за плечи. — Что там случилось?!