Тайна древлянской княгини - Елизавета Дворецкая

– А что твой сын… моего мужа… под стрелы козарские на Суле послал… тоже воля предков?

– Что нам был твой муж? – холодно и жестко ответил Ольг и наконец вышел из-за стола, встал рядом с женой прямо напротив Велема. – Он нам не родня. Зато Деревлянь теперь наша навсегда. И если он был тебе дорог, я даже готов заплатить выкуп… из родственной любви, хотя никто не докажет мою вину в его смерти. Он знал, что делает, и стреляли в него козаре Заслава. А ты получишь нового мужа. Не менее родовитого, но гораздо умнее.

– Спасибо за заботу. Но мне от тебя ничего не надо. Вы уж обо мне позаботились: вдовой я бездетной осталась и чуть к Князю-Ужу не ушла с камнем на шее, Деревлянь для братца Свенти оберегая. я возвращаюсь домой. И ты не жалей обо мне. – Предслава обернулась и нашла взглядом Берислава, который от потрясения почти протрезвел. – Не жалей, что я тебе не досталась. Восемь, девять лет мне еще дитя не родить – а при бездетной княгине ты долго на белом свете не заживешься. У козар стрел еще много.

Она шагнула вперед и забрала со стола свою лелёшку.

– Ты бы хоть с матерью посоветовалась, чем такое творить, – сурово бросил Велем Яромиле. – От кого другого бы ждал, но не от тебя!

Яромила опустила глаза и промолчала. Ее больно ранило явное осуждение брата, который всю жизнь любил ее, но выбор она сделала очень давно. И тогда же совершила первое, молчаливое предательство своего рода: ведь она знала, зачем Ольг, тогда еще варяжский князь Одд Хельги, направляется в Киев, где правил в то время их свояк Аскольд. Знала, но никому ничего не сказала. Она выбрала Одда, и он за это сделал ее княгиней Русской земли.

Предслава пока была слишком взволнована, чтобы толком осмыслить все услышанное и решить, кому и насколько она верит. Но кое-что она поняла. Может, Ольг все же заставил жену затворить чрево племянницы и лишить род Мстиславичей новых наследников, а может, просто ловко уцепился за Макошину нить. Но было ясно, что в Русской земле, которой сам же он дал это имя, в его лице воцарилась совершенно новая, невиданная доселе сила и власть. Сила, имеющая какие-то свои особые цели, способная использовать волю предков, но не подчиняться ей.

С князем Ольгом и Яромилой ладожане расстались внешне хорошо, но холодно. Чтобы не радовать своих врагов и не позориться внутриродовым разладом, они в оставшиеся до отъезда дни вели себя по-прежнему мирно. Велем поехал в Чернигов и пировал там на свадьбе Придисы и Унебора, но уже без прежнего доверия и воодушевления. Предслава со своими челядинками жила не с прочими женщинами, а с Велемом и его людьми. Несмотря на все свое дружелюбие, ладожский воевода становился неколебим, как гора каменная, если речь шла о безопасности его крови.

– Я хочу получить в невестки твою дочь, – прямо сказал он Ольгу. – Но уберечь дочь моей сестры я хочу больше. Хочешь – отдавай невесту, не хочешь – другую найдем, но Предславу я здесь не оставлю.

– Я не нарушу данное слово, – холодно ответил Ольг. – Моя дочь войдет в твой род. Но она не знала, что это случится так скоро, и не полностью приготовила приданое. Пусть твои люди приедут за ней через год.

Велем кивнул. Отговорка, что-де приданое не готово, годится для тринадцатилетней невесты, но не для зрелой девы шестнадцати лет. Если бы у Зарялы и впрямь до сих пор не было готово приданое, это означало бы, что она неумеха, не рукодельница, которую замуж вообще брать не стоит. Но Велем не винил Зарялу. Она-то была готова идти замуж, но ее отец оказался не готов отдавать дочь, не выменяв ее на другую. Однако Ольг, при всем его хитроумии, имел четкие понятия о чести и ни в коем случае не взял бы слово назад. Он стремился лишь выиграть время, за которое изыщет способ обернуть дело к своей пользе.

Предславе никто не препятствовал уехать с Велемовой дружиной, и не только Яромила, но и сам Ольг при прощании в Киеве обходились с ней ласково, будто убеждая забыть причиненное зло. Но она закрыла для них свое сердце, хоть и чувствовала стыд и неловкость – ведь это была ее ближайшая родня. Что-то встало между ними – что-то трудноуловимое, но мощное, чего она даже за четыре года жизни в княгинях не осознала полностью.

Сестра матери, ее муж и их сын не позволили ей, Предславе, иметь детей, покрыли позором бесплодия, а потом и вовсе лишили супруга. Осознав, что Володыня погублен руками братца Свенти, она заново принялась рыдать от горя, жалости и жестокой обиды. Володыня не заслуживал такого конца, и она все-таки прожила с ним четыре года – ее не могло оставить равнодушной совершенное по отношению к нему предательство.

– Они, Ольг со Свентей, самый мягкий способ выбрали, – утешал ее Белотур, с отеческой лаской поглаживая по спине. – Могли ведь и похуже чего придумать. Засаду подстроить. Или приказать своим в деревлян стрелять, а потом сказали бы, что обознались. И такое бывает. А тут Свентя Володыню только раздразнил. У него выбор оставался, и он сам его сделал. Мог бы и не лезть на рогатину – глядишь бы, жив остался.

– Надолго ли? – всхлипывала Предслава. – Уж коли они решила, что Воло… ды… Володыне не жить, так шелкова ли петля, пенькова ли – все одно петля…

Черниговская свадьба из-за всего этого вышла не слишком веселой, даже бедная Придиса имела подавленный вид и посматривала на родню как-то беспомощно. Она была ни в чем не виновата, но, глядя на нее, Предславе вспоминались упреки, которые Заряла бросала Вояте в день сватовства. А ведь Заряла была права: это ее мать, Ведислава Дировна, имела все права быть старшей женой Ольга в Киеве и княгиней Русской земли. Но он сделал княгиней Яромилу, совершенно чужую здесь, и оказывал ее дочери явное предпочтение во всем.

С Зарялой они до отъезда из Киева больше не виделись. Просватанной невесте полагается сидеть дома и не мелькать на людях, и Заряла, обреченная ехать в такую даль от родного дома и матери, дулась на весь свет.

Она не знала о том, что самые ее неприятные опасения могли бы и сбыться. Как-то в Чернигове, во время свадебных торжеств, Велем, медовухой и веселыми песнями приведенный в особенно благодушное настроение, обнял Вояту за плечи и спросил – как и у него самого его собственный отец однажды двадцать лет назад:

– А ты-то когда женишься?

– Да я… – Воята посмотрел куда-то в сторону. – Я, вуюшко, видно, вовсе веденицу брать не стану. Есть Юлука, чтобы неспособным не считали, – и будет с меня.

– Почему? – Велем удивился. – Засиделся ты у меня в отроках, это правда, но не навек же! я тебе невесту найду хорошую!

– Не надо, вуюшко! – душевно попросил Воята. – Спасибо за заботу, да только не надо мне невесты.

Что-то в его голосе насторожило Велема: чувство отречения, будто скрытая тоска по чему-то недоступному, из-за чего все прочее не в радость. Остаться неженатым племянник, здоровый парень, никак не мог – позор и ему, и всему роду. Что-то здесь не так. Этому странному упрямству должна быть весомая причина. И Велем мог подумать только одно. В памяти всплыли кое-какие наблюдения… и он сгреб сестрича за грудки, поднял и не шутя припечатал спиной к стене.