Гнев Неба - Николай Коростелев

Город застыл в напряжённом ожидании…

Тяньцзинь.

Город располагался недалеко от побережья Южно-Китайского или, как его называли местные, Бохайского моря. Здесь начинался Великий Китайский канал, который соединялся в единую водную транспортную систему с реками Хэйхэ, Хуанхэ и Янцзы.

Канал был такой же достопримечательностью империи, как и Великая Китайская стена. Он начинался в Тяньцзине, тянулся вдоль побережья Бохайского и Жёлтого морей, соединяя множество рек и озёр, пересекал Шанхай и оканчивался в Гуанчжоу[50].

Когда-то в том месте, где канал соединился с рекой Хэйхэ, вырос город Тяньцзинь. Расположение города было стратегическим не только с географической точки зрения, но и с военной. С севера, юга и запада он граничил с провинцией Хэбэй, а с северо-запада – с территорией Пекина.

По численности населения и занимаемой площади он чуть уступал столичному Пекину. В те времена долина реки Хэйхэ была мало заселена, но после переноса столицы Китая из Кайфына в Пекин в устье реки появился грузовой порт Таку, который тут же оброс многочисленными складами.

Сотню лет назад в Тяньцзине организовали солеварни. Со временем они выросли и стали добывать соль в таких масштабах, что завалили ею не только Северный Китай, но и остальную часть империи. Именно соль стала одной из главных статей дохода города. Её продажа способствовала и обратному товарному потоку. Город стал быстро расти, и скоро его население превысило четыре миллиона человек, что позволило ему стать столицей провинции Чжили. Значимость города для империи стала настолько велика, что на пост руководителя провинции вместо губернаторов стали назначать наместников.

Великий канал являлся не только транспортной артерией страны, но и источником заработка для миллионов китайских семей. Предместья города были удивительно красивы, поэтому почти все Цинские императоры любили бывать здесь.

У подножия хребта Паньшань построили летнюю императорскую резиденцию, а наместники Чжили обеспечивали богдыханам приятный отдых.

Каждый император вносил в культурную и общественную жизнь города свою лепту; например, в период правления династии Тан был построен удивительный по красоте деревянный храм, названный Храмом Одинокого Счастья, а при династии Ляо появилась шестнадцатиметровая фарфоровая статуя Бодхисаттвы Гуаньинь. Работа мастера была настолько тонка, что заставляла застывать в трепетном восхищении всех увидевших её.

Реформы, начатые князем Гуном и продолженные императором Гуансюем, стали толчком для появления в провинции Чжили множества различных иностранных концессий, которые обнаружили здесь большие запасы нефти и марганца. В городе появились почтовая служба, департамент горного дела, департаменты образования и правосудия. Всё это позволило Тяньцзиню стать не только крупнейшим промышленно-торговым городом, но и финансовым центром севера страны.

Для строительства и обслуживания новшеств требовались сотни грамотных специалистов. Взять их, кроме как за границей, было негде, поэтому иностранцы стали занимать всё более важное и значимое место в жизни столицы провинции. С развитием торговли и появлением иноземных концессий в Тяньцзине рядом с бедными, хаотично налепленными китайскими лачугами появился европейский сеттльмент[51], со своими кварталами, костёлами и дорогими магазинами. Достаток и роскошь европейцев вызывали зависть и недовольство среди бедных слоёв населения, что подогревало в городе националистические настроения.

Двор кумирни Хошень Мяо, посвященной Духу Огня, был переполнен живописно одетыми ихэтуанями. Каждый из них держал на палке красный бумажный фонарь, подтверждая свою причастность к происходящему в кумирне.

Схожей была и одежда собравшихся: головы покрывали красные платки, под которыми угадывались свёрнутые кольцами длинные косы. У каждого на голой груди красовался красный платок с написанными на нём таинственными иероглифами. Тощие животы подпоясывал свёрнутый в жгут красный пояс, за которым непременно торчал большой кривой нож, зачастую сделанный самостоятельно из того, что попало под руку. На тощих ягодицах мешками висели шаровары разных цветов, но особенным шиком считались красные или, на худой конец, синие, перехваченные у ступней красными повязками.

Над входом и над алтарём кумирни горели большие, расписанные сложным непонятным рисунком фонари. Их свет отбрасывал причудливые тени на украшенные изразцами стены кумирни и статую Божества – Старца Лао-цзы, от чего казалось, что золочёные одежды и густые мохнатые брови деревянного кумира, сидящего на троне, шевелятся. Сотни курительных палочек у ног статуи распространяли по храму сладковатый сандаловый запах.

В кумирне было тихо и сумрачно, но на дворе гудело и волновалось людское море. Тысячи людей откликнулись на призыв ихэтуаней и пришли поклониться старинному кумиру.

Древний жрец с высохшим лицом, изрытым бесчисленными морщинами, стоял перед жертвенником и монотонным голосом читал молитву. Ему вторили жрецы, стоящие по сторонам. Молитва сопровождалась ударами в бронзовый колокол и рокочущим ритмом ритуальных барабанов. Толпа истово молилась.

За оградой раздался звонкий цокот конских копыт, предупреждая о приближении кавалькады. Всадники соскочили с коней и прошли во двор. Толпа раздалась в стороны, пропуская прибывших. Послышались требовательные окрики:

– Дайте дорогу! Дайте дорогу!

По толпе восторженно прошелестело:

– Чжан, Красный Чжан приехал!

Чжан Дэ Чен был одним из лидеров движения «Ихэтуань», бывший лодочник, которому однажды приснилось, будто он – земное воплощение легендарного вождя тайпинов, Хун Сюцюаня, покончившего с жизнью более тридцати лет назад.

Он быстро прошёл вперёд, поднялся по ступеням кумирни и картинно повернулся к толпе молящихся. Взяв театральную паузу, Чжан дал народу рассмотреть себя. Он был подвержен греху самолюбования и не упускал случая покрасоваться. Чжану, выросшему в беспросветной нищете, а сейчас получившему доступ ко всем мыслимым и немыслимым богатствам, хотелось нацепить на себя все те горы золотых побрякушек, от которых ломились его седельные сумки. Но надевать украшения на людях ему не разрешала любовница – наставница, соратница по борьбе и серый кардинал по совместительству, колдунья по прозвищу Мамаша Лянь.