📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгВоенные"А зори здесь громкие". Женское лицо войны - Баир Иринчеев

"А зори здесь громкие". Женское лицо войны - Баир Иринчеев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 53
Перейти на страницу:

Наступление на Карельском перешейке было как раз после Нарвы. Я попала как раз на тот самый участок, где я ходила в разведку в 1941–1942 годах. Эта моя бывшая дивизия отходила, а мы там сосредотачивались для наступления. Артподготовка — такой гром был — это не передать. Откуда столько оружия взялось? Такая мощь на них была свалена! Наши чувствовали, что финны в обороне три года стояли, значит, оборона у них сильная, так такой шквал на них обрушили! Не знаю, кто мог бы выдержать такой огонь, с ума сойти было можно. Финны выходили из блиндажей, все тряслись, говорили: «Рюсся сараями стреляет!» А это были такие ракеты, «андрюша», он прямо с клеткой вылетает, горит все. Вот, наверное, поэтому они решили, что мы сараями стреляем. Пленных было много. Бои были тяжелые — там же местность пересеченная, скалы. В одном ущелье таком — огромные скалы — у нас была остановка, только стали прятаться, как финны начали бомбить. Я смотрю, что мне не спрятаться нигде, подбежала к одной скале, а там наш инженер полка — у него вся левая сторона груди снесена осколком. Начисто. Вот так вот его скосило. И я смотрю — сердце бьется! Натуральное человеческое сердце у меня на глазах бьется! Я остолбенела, а он еще на руках приподнялся, глаза безумные совсем, посмотрел на меня и ткнулся лицом в землю. Ну как тут поможешь? У него грудная клетка была снесена полностью. Вот такие жуткие бои были под этим Выборгом. Названия станций, мест мы не знали. Мы простые солдаты, нам дадут ориентир и направление, и мы туда идем. Выборгская операция была скоротечная, мы даже нигде не останавливались — все время шли, шли, до самого Выборга.

Финны ошарашены были, не ожидали такого. Потому что, когда в обороне стояли, не особо активные бои вели. То финны разведку пошлют, то мы разведку пошлем — более ничего. Никаких особых боев не было. А тут такое! Сопротивления они сильного не оказали. Только вот в этом ущелье нас начали бомбить, покалечили нас.

Политруки были нужны — они умели рассказать, показать все. Они были, как правило, грамотные все, больше читали. Так что политруки имели значение. У нас не было политруков, которые прятались в тылу. Политрук Афонин, который был у нас в разведке, всегда первым шел вперед, не прятался. Он и погиб. В 45-й гвардейской дивизии у нас был политрук Макаров Алексей Алексеевич — отчаянный политрук был. Фактически второй командир полка был. Очень хорошие люди были.

Смершевцы, очевидно, хотели меня взять на работу в особый отдел, но я отказалась — сказала, что лучше останусь у пулеметчиков. Они ходили, что-то выясняли, вынюхивали. А чего тут смотреть? В бою всех видно. Так что я не знаю, были ли среди нас информаторы, кого они завербовали или нет. Я не видела, чтобы кого-то безвинно осудили. В разведке в 1942 году одного расстреляли. Послали их в разведку, он возвращается, у него рука прострелена. Я его перевязала, а потом его забрали и судили, сказали, что он совершил самострел. Мне очень жалко было его. Я не поверила, что он это мог сделать. Но они как-то определили, что это был самострел. Еще у нас был разведчик Шамарин, который страшно боялся. Как в разведку идти, его прямо трясло сначала. Я его все время подбадривала, говорила: «Да ладно, давай, пойдем! Все будет хорошо!» Потом он стал такой боевой — сумел перебороть свой страх. А сама я не боялась. Это другие ветераны говорят, что было страшно, а мне, как в бой идти, так страшно не было. Это после боя я сяду, и у меня волосы на голове шевелятся, и думаю: «Как же я могла? Как же я могла так себя вести?» А когда сразу надо, говоришь «есть» — и пошла. Вот тогда не было страшно. Только потом.

Офицеры за мной не ухаживали — как они могли за мной ухаживать, если у меня взвод солдат? Ко мне не подступишься. В нашей дивизии я не знаю и не помню женщин, которые бы крутили романы с офицерами. Не знаю, может быть, что-то такое было в санроте, но я же с ними не общалась. Я все время со своими ребятами была. Это мои солдаты от меня бегали. Иногда бывало так, что рядом был банно-прачечный отряд, и солдаты туда бегали. Я ругала их за это.

На войне у меня были длинные волосы. Один раз, когда мы были на отдыхе, я была дежурной по батальону. Батальон ушел на занятия, а я пошла на кухню, вымыла голову, постирала гимнастерку. И тут мне докладывают: «Командир корпуса, Симоняк, идет с инспекцией!» А я, дежурная по батальону, в разобранном виде! Что делать? Схватила чью-то гимнастерку, а волосы мокрые, распущенные, забыла, как докладывать ему, стою и жду нагоняя. А он посмотрел и говорит: «Ох, какие волосы шикарные!» — у меня были длинные вьющиеся волосы. Ушел. А я все жду, что батальон вот сейчас придет и мне попадет. Но ничего, обошлось. Вот такая встреча у меня с Симоняком была. В бою я просто волосы в хвост собирала. А потом вообще обрезала, и они заправлялись под пилотку. Вначале скандал был у меня с моими волосами. Приказ был всех женщин подстричь коротко, а я не давала их стричь. Говорю: «Хоть одну вошь найдете, тогда можете стричь, а так не дам!» Я сумела волосы сохранить в чистоте, иногда и в холодной воде волосы мыла. Или на кухню приду, мне дадут воды горячей. Мыло нам выдавали. Это не в разведке, где ни мыла, ни хлеба, ничего не давали.

В конце войны у меня было уже платье и фотографий целый чемодан, но когда я жила в Красном Селе, у меня все это украли. Мне не столь жалко своих вещей, как вещей Ани Шмидт — от нее мне узелок остался, я хотела его передать в институт, где она училась до войны. А так вообще ничего не осталось. Жалко, что пропали мои записи, что я вела во время войны, — я кратко записывала даты и места событий. Сейчас уже сложно вспомнить, где и что происходило… Фотографий было много, и я с пулеметчиками, и другие. Еще к нам часто приезжали писатели, так они тоже очень любили со мной фотографироваться. Сразу, как увидят меня: «Давай с тобой и с оружием сфотографируемся!» Хорошо, что все награды я носила на себе и их не украли. Думали, наверное, что у меня трофеев целый чемодан. Мы же пехота, а трофеев если набрать, то что делать с ними? За собой таскать? У нас же и так пулемет, и никакого транспорта. Это, может быть, тыловые части что-то набирали себе, у них и машины, и повозки были. А у нас пулемет, куда с ним еще? Разве что чистое нижнее белье мы брали, и переодевали, и по мелочам — часики трофейные у меня были, и те тоже украли. Потом всякие сувениры брали. А больших вещей не брали.

Вместо водки женщинам на фронте выдавали конфеты. Табак нам выдавали, но ни пить, ни курить я за всю войну так и не научилась. Я не слышала, чтобы кто-то спивался у нас в дивизии, не было таких инцидентов. В блокаду я не помню, выдавали нам ее или нет. Если даже и была эта водка, то ее, наверное, использовали для раненых — раны обрабатывать. А так давали нам водку, ребята пытались меня научить вод-ку пить и курить — козью ножку мне скрутят и говорят: «Курни давай!» А у меня все как-то не идет.

День Победы — столько было крику, все прыгали! Просто невероятно. Стрельба, салют. Даже не передать, сколько радости было!

Выдавали нам всегда сапоги, в ботинках с обмотками мы не ходили. Сапоги сначала выдали на два размера больше. Я не знаю, как вообще выдержали снабжать такую армию — накормить, обуть, оружием снабдить, чтобы армия могла держаться. Такой Союз был, что прямо обидно, что его больше нет.

Мы обращались друг к другу по званиям и по фамилиям, поэтому мы имен-то друг у друга не знали, как следует. Не принято было по именам обращаться. Но я всегда по-другому обращалась с солдатами. Получу задание в штабе, прибегаю: «Ребята, у нас такая вот задача. Как будем выполнять?» Всех выслушаем, примем решение и пойдем. У Ани Шмидт так не получалось. Почему-то она считала: «Я приказываю, я здесь главная», поэтому и отношения у нее с солдатами были не совсем дружеские. С командиром роты у меня были нормальные деловые отношения. Вызовет, скажет, что нашей роте поставлена такая вот задача, вот твой участок — все рассказывал. Но обсуждать приказы с ним я не могла — кто я такая, чтобы приказы обсуждать? Это с ребятами я могла нашу задачу обсуждать, а с командиром — нет. Поэтому у меня отношения с солдатами были замечательные, дружеские. Они за меня горой, а я за них. Я за войну ни одного солдата во взводе не потеряла. У меня ранений было больше, чем у них. При командовании взводом мне приходилось бегать от одного пулемета к другому, узнавать, как дела у них.

1 ... 36 37 38 39 40 41 42 43 44 ... 53
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?