Почти луна - Элис Сиболд

— Ты убила ее, Хелен, не я. Никаких нас нет.

— Она была моей матерью!

— Вы как раз есть — вы вдвоем, тили-тили-тесто!

Мы пересекли четыреста первую и проехали мимо кладбища имени Хаима Соломона,[33]которое протянулось вдоль дороги на четверть мили. Осенний день становился превосходным. Воздух был бодрящим и свежим, солнце то пряталось, то выглядывало из-за легкой дымки облаков.

— Когда ты начал работать на улице со льдом и листьями, я думала, дело во мне.

— Ты ошибалась.

— Ты перестал меня рисовать. Я чуть не сдохла. Как будто ты хлопнул дверью перед моим лицом и даже не задумался.

— Работа приводит меня в разные места, Хелен, вот и все. Рисование всегда было лишь дорогой к другим вещам.

— Не понимаю, как ты перешел от обнаженной натуры к ледяным хижинам и драконам из дерьма.

— В миллионный раз говорю, они были из грязи, а не из дерьма и нравились Эмили.

— Идеальная маленькая Эмили, — сказала я.

И в тот же миг пожалела о своих словах.

Справа от нас каркасный амбар гнил посреди ступенчатого поля. Мне хотелось подбежать к нему и исчезнуть, как в конце концов исчезнем все мы, как исчезли мои отец, а теперь и мать, утонули в невоспетой истории края.

— Извини, Джейк, — отчаянно попыталась я. — Я не хотела. Я беру свои слова назад. Я люблю тебя.

— Ты знаешь, через что заставила ее пройти? Как цеплялась за нее? Она рассказала мне, что ты забиралась к ней в постель по ночам и рыдала.

Я увидела себя. Мне было двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять. Эмили было всего семь, когда мы расстались. У меня не осталось ничего, кроме Эмили. Теплого тела, которое мне необходимо было обнимать.

— Ты бросил нас, — сказала я, тщетно пытаясь защититься.

— Мы бросили друг друга, Хелен. Вспомни, мы бросили друг друга.

— И ты бросил девочек. Возможно, я несовершенна, зато не свалила, чтобы стать каким-то трахнутым божком художественных кругов. При этом Эмили, похоже, вручила тебе приз за жизненные успехи.

— Я никогда его не хотел.

— Чего?

Машина замедлила ход. Джейк не смотрел на меня.

— Развода. Я никогда не хотел развода. Я предоставил тебе решать, но я никогда его не хотел. Твой отец это знал.

Он уставился на руль у себя в руках. Что-то обрушилось внутри его. Я видела это по его лопаткам. Я потянулась и положила руку на середину его спины. Вспомнила, как касалась его, как он любил класть мне голову на грудь и говорить о том, что хочет изваять, построить и сделать. Я убрала руку. Мы ходим кругами. Надо сосредоточиться.

— Ладно, — сказала я. — Что мы делали сегодня утром? Почему меня не было дома последний час или около того? Нам надо сейчас уговориться обо всем этом.

— Узнаю свою Хелен — бьется, как львица.

— Они захотят узнать.

Он повернулся ко мне.

— Мы ездили завтракать?

— Нас кто-нибудь должен был видеть. Нет, мы куда-то поехали и занялись любовью. Это случилось внезапно, — предложила я.

— Ты рехнулась?

— По-моему, дальше некуда.

Я велела Джейку пропустить машину, ехавшую в противоположном направлении через мост с односторонним движением, после чего показала ему поворот на Уэстмор.

— Мы поехали на мое любимое место с видом на атомную станцию и занялись любовью, — настаивала я.

— А как мои отпечатки оказались на ее окне?

— Ты заехал вчера. Она попросила кое-что починить, и ты починил, ради старого доброго времени.

— Довольно неуклюже. Не сомневаюсь, они проверят.

— Можешь придумать что-нибудь получше?

Когда мы доехали до колледжа, было пятнадцать минут десятого. Оставалось убить сорок пять минут до урока рисунка с натуры Таннера Хаку. Мне предстояла серия трехминутных стоячих поз, большинство которых казались смешными, например прижимать полотенце к боку или притворяться, что я только что вышла из ванной и расчесываю волосы.

— Я приеду забрать тебя, как если бы ты не ожидала никаких новостей, способных изменить наши планы.

— А если копы приедут?

— Делай вид, что совершенно не в курсе. Ты не знаешь, кто убил твою мать.

— И надеюсь, что миссис Касл рассказала им о Мэнни.

Джейк кивнул.

— Не говори мне об этом.

— Хорошо, это мое личное дело.

— Да. В смысле, я не знаю.

Мы припарковались рядом с чьей-то машиной у студенческого союза. За нами встала машина, в которой гремел хип-хоп.

Я взялась за ручку дверцы.

— Удачи, — пожелал Джейк.

Я не пошла в студенческий союз, где был шанс наткнуться на Натали, обильно завтракающую перед позированием подражателю Лусиану Фрейду. Вместо этого я обошла низкое плоское здание и направилась по нахоженной грязной тропинке на единственный участок владений раннего Уэстмора, который еще предстояло застроить. Проблема была в том, что после каждого дождя поле, заросшее сорняками, затопляло. Иногда там по полгода стояло болото. Посреди поля рос единственный большой дуб. Должно быть, прошло больше двух сотен лет, прежде чем его корни прогнили насквозь.

На краю поля, как я и предполагала, кучковался акварельный класс центра для пожилых. Осенью и поздней весной можно было наткнуться на группу пожилых людей в различных живописных местах кампуса. Они повсюду расставляли свои здоровенные мольберты и непременно надевали шляпы от солнца и красные ветровки в тон. Преподавательница была женщиной моих лет. Добровольцем, любившим работать с пожилыми.

Я села на траву достаточно далеко, чтобы меня не заметили. Все, кроме преподавательницы, располагались спиной ко мне, а она была поглощена своей задачей ходить от старика к старику и раздавать поощрительные замечания.

Я засунула руки под свитер, чтобы согреться, и нащупала шелк сорочки цвета розовых лепестков. Эти старики отличались от моей матери, как стая зебр на африканской равнине. Они казались мне чудесными — как те воображаемые люди, которых я когда-то представляла своими родителями. Кем они были прежде? Адвокатами, каменщиками, нянями, отцами, матерями? Какой-то сюрреализм: прийти в центр для пожилых, увидеть расписание акварельных классов и записаться. Я знала, что никогда не окажусь в их числе. Одинокая женщина растила меня одиноким ребенком, и ей это вполне удалось.

Надо поесть, и, с Натали или без, студенческий союз оставался единственным местом в пределах ходьбы, где в этот час можно было раздобыть пищу. С сожалением я встала и попрощалась с воскресными художниками, которых меня научили осуждать.