Выбор альтернатора - Александр Трошин

— Разумеется! — передернул плечами Максуэлл.

— И что? — поторопил его Перри.

— Он не был мертвым… Но и не совсем живой… Это не наркотик. И магию я почувствовать не смог… Его сознанием кто-то управляет даже сейчас, — задумчиво пробормотал Максуэлл.

— Если это не магия, — не отставал Перри, — то как такое возможно?

— Я не сказал, что это не магия, — невозмутимо ответил Максуэлл. — Я сказал, что не почувствовал ее. Не знаю, что это, — пожал он плечами.

— Ладно, оставим, — поморщился Перри. — Что скажешь о разодранных трупах, которых становится все больше и больше? Сегодня рядом с телами жертв видели каких-то голых уродов.

— Про это знаю, — кивнул Максуэлл. — Оборотни.

— Когда они появились в Лоренгарде? — напряженно спросил Перри.

— Точно сказать не могу… Примерно три тысячи лет назад, когда основали крепость. А до этого жили в лесах — как раз на этом месте! — Он стукнул ногой по полу.

— А почему я про них ничего не слышал?

— Ты просто не слушал, хотя тебе много раз намекали, — снисходительно уточнил Максуэлл. — Сейчас они почему-то стали сильнее и ожесточеннее.

— Разве оборотни могут убивать днем? — встрял я.

Оба собеседника уставились на меня.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Максуэлл.

— Ну, мне казалось, — начал я, чувствуя себя полным идиотом, — что оборотнями становятся только в полнолуние.

— Интересная версия, — усмехнулся Максуэлл. — Никогда раньше не слышал… Нет, они могут принимать это обличие, когда захотят. Несчастные люди… — грустно вздохнул он.

— Несчастные?! — изумился я.

— Да, — скорбно кивнул он. — Польстились на мнимую силу, на призрачную власть… Сами себя прокляли и обрекли на вечную жажду крови.

— Сами? — не понял я.

— Да, а как, по-твоему, становятся оборотнями?

— Ну, когда кусает другой оборотень.

— А когда тебя кусает клоп, ты что, начинаешь бросаться на людей? — с некоторой долей ехидства спросил Максуэлл.

— Если бешеный, то да.

— Хорошо, тогда ответь: откуда взялся самый первый оборотень? Его кто укусил?

Вопрос поставил меня в тупик.

— Ну и откуда они появились? — спросил я.

— Магия, — вполне предсказуемо ответил Максуэлл. — Есть маги, готовые дать любому подобную силу. Не предупреждая, конечно, о последствиях.

— Что за последствия?

— Вечная жажда крови и необходимость убивать. Людей, разумеется, а не животных.

— А зачем кому-то оборотни? — Мне с трудом верилось, что кто-то лепит их просто от скуки.

— Они вынуждены служить хозяину и питать его.

— Как — питать? — не уразумел я. — Они ему что, трупы таскают?

— Питать силой своих жертв, — пояснил Максуэлл. — Той самой загадочной субстанцией, которая выходит из человека в момент его гибели. Подобную ты и видел на своих руках. Любой маг поддерживает себя ею, это наше проклятие.

— А ты как питаешься? — не удержался я.

— Надеюсь, — Максуэлл холодно посмотрел на меня, — ты простишь, если я не стану отвечать на этот вопрос.

— Конечно, — смутился я, — просто хотелось о магии побольше узнать.

— Малыш вырос в дремучих лесах неподалеку от Ферея, здесь недавно, — довольно ухмыльнулся Перри.

Насчет «малыша» я решил разобраться попозже.

— Тогда понятно, — оттаял Максуэлл. — Мало кто из магов хочет жить снаружи.

— Снаружи? — переспросил я.

— Вне городов, — пояснил он. — Конечно, не простых, а крепостей, как наша.

— Почему? — Меня уже начинала злить привычка собеседника умолкать в середине темы.

Максуэлл тяжело вздохнул, словно я попросил его провести ликбез по простейшим вопросам, плеснул еще вина и лишь потом продолжил:

— Видишь ли, места, на которых построены наши крепости, являются средоточием особой силы, суть которой тебе все равно не понять. Такая сила есть в любом уголке земли, но тут она максимальна. Маг, покинувший крепость, теряет значительную часть своих возможностей. Допустим, здесь я могу летать, но стоит мне оказаться за крепостными стенами, и я едва ли оторвусь от земли. Без силовой подпитки мы способны разве что на невинные шутки.

— Хороши шутки! — пробормотал я и, не удержавшись, рассказал о Лейрусе, точнее, о его «невинных» проделках с тенью. — Тоже шалости, что ли? — осведомился я.

— Это по плечу последнему недоучке, правда, с условием, что он решил умереть, — спокойно отреагировал Максуэлл.

— По-моему, он вовсе не хотел умирать, — возразил я, — скорее, собирался покончить с нами!

— Нет, — улыбнулся Максуэлл, — он был обречен и пошел на это сознательно. Что может быть приятнее, чем покончить с врагом — даже ценой своей жизни?

— Пожалуй, ничего, — согласился я.

— Ну, раз вопросы исчерпаны, — Максуэлл поднялся с кресла, — не смею вас задерживать.

Комната обрела первоначальный вид, включая возвращение клавесина. Сдерживая проклятия, я поднялся с пола и хмуро покосился на инструмент.

— Обращусь к музыке, если вы не возражаете, — добил нас Максуэлл.

Я, конечно, возражал, да и Перри, наверное, тоже, но сказать об этом вслух мы не решились.

Едва вышли в коридор, как вокруг зашелестели мертвые голоса. Я попытался одолеть проклятый коридор бегом, но едва ускорял ход, как мои ноги начинали утопать в вязком полу. Пришлось, скрипя зубами от злости, идти строевым шагом.

Мы вышли из дома, пробежали по дорожке, которая исчезла сразу за нами. Лишь когда удалились основательно, я позволил себе выругаться.

— Ты хотел узнать, как он питается? — оскалился Перри.

— Стой, — догадался я, — музыкой он душу из нас вытягивал?!

— Да… Смотри по сторонам.

Совет был не лишним: уже смеркалось, и местное население заметно оживилось.

Внимательность помогла не очень. По пути мы трижды ввязывались в драки, к счастью, с простым сбродом, который одолевали без труда. Правда, я все равно умудрился серьезно пострадать: какой-то чудак, перед тем как отправиться к праотцам, достал ногой мой и без того изуродованный нос, вызвав во мне приступ дикой боли и не менее дикой ярости. Перри насилу оторвал меня от уже остывавшего тела, и я еще долго кидался на все подряд подозрительные тени, мелькавшие в этом райском уголке.

В общем, настроение было совсем не праздничное, даже на ежевечернюю попойку идти не хотелось. Желалось одного: добраться до дома, лечь в кровать, закрыть глаза и умереть, пока не стало еще хуже.