Небо в фальшивых алмазах - Марина Белова

– Ну правильно, – подтвердила мои догадки дочь, – я ее специально на улицу вывела, чтобы она проветрилась. Понимаешь, она случайно забрела в твою спальню, – пустилась в объяснения Анюта.

– Случайно? В мою спальню?

– Ну, в общем-то, да. Шура оставил открытой дверь на балкон и забыл, а коза пошла бродить по квартире. В спальне она перевернула на себе флакон духов, а еще… Мама, ты только ее не ругай. Она съела твою губную помаду.

– Марина, Аня, – раздался из гостиной грозный вопль Олега. – Кто рассыпал на ковре лесной орех в шоколаде?

– Орех в шоколаде? У нас были эти конфеты? И вы сами их съели? Ребенку ничего не оставили? – взвизгнула Анюта и бросилась к отцу на тот случай, если конфеты еще остались.

Следом за ней в гостиную влетела и я. По ковру действительно были рассыпаны коричневые шарики размером с лещину. Первым к ним подошел Бобби, понюхал, но почему-то не слизнул шоколадное лакомство, а отвернулся и побрел на кухню, чтобы поживиться там чем-нибудь существенным.

– Это безобразие! – продолжал возмущаться Олег. – С жиру беситесь? Шоколадными конфетами пол устилаете?! Твоя работа? Рассыпала – быстро подняла и съела. Все, что быстро поднято, не считается упавшим.

Он наклонился, чтобы на своем примере доказать нам, что конфеты еще пригодны в пищу.

– Не ешь, Олег. Это не шоколадные конфеты, – сдерживая смех, я остановила его. – Это коза Машка по квартире гуляла. Это она рассыпала… – тут уж я не смогла удержаться и засмеялась в полный голос.

Сконфуженный Олег пожал плечами:

– А я думаю, чем это в комнате пахнет? Вроде бы и не шоколадом.

Весь вечер я гоняла по квартире с тряпкой и совком для мусора. Напоследок решила еще пропылесосить. Ближе к полуночи я, наконец, доползла до своей постели. Упала, закрыла глаза, думала, что тут же отойду ко сну, а нет – не тут-то было, как я не силилась, заснуть так и не смогла.

«Что там Шура говорил? – в голове крутились эпизоды прошедшего дня. – Ключ к тайне. Какой ключ? Что вообще можно понимать под словом „ключ“? Письма! Письма Ады Семеновны к Леониду Крошину».

Меня словно кипятком ошпарило. Я вскочила с постели и побежала сначала в прихожую за сумкой, потом с сумкой в кухню. Включив свет, я выложила на поверхность стола перевязанную ленточкой пачку писем.

– Ну с богом! – пожелала я себе и дрожащими от волнения руками раскрыла первый лист.

Письмо было датировано тридцать первым декабря. Ада писала в канун Нового года. Читая это письмо, у меня наворачивались на глаза слезы: одинокая женщина, страстно любящая, желала своему любовнику и его семье любви и благополучия, при этом она не отделяла его от законной жены.

«Я утешаюсь тем, что у тебя хорошая и преданная жена. Дай бог ей здоровья и счастья в новом году. С твоих слов Алевтина – твой близкий друг и твоя опора, и в интересах дела ты не можешь разорвать с ней брак. Я бы хотела с ней познакомиться, но боюсь, что тогда не смогу поддерживать отношения с тобой. Вдруг я пойму, что наша любовь лишь ошибка с твоей стороны, и эта женщина достойнее меня? Я не смогу жить, обманывая ее, но и жить без тебя тоже не смогу», – прочитала я.

«Или я ошибаюсь или такое поведение сродни мазохизму», – подумала я и отложила это письмо в сторону. Далее следовала череда писем, которые были написаны Адой Семеновной в тот период, когда Крошин уезжал с Алевтиной Павловной на отдых. Все письма были пронизаны любовью, грустью и сожалением того, что два любящих сердца вынуждены жить врозь.

Два часа я хлюпала носом над письмами Ады Семеновны, то и дело повторяя:

– Что же она, дура, со своей жизнью сделала?

Из всей стопки осталось лишь два непрочитанных письма. Я посмотрела на часы, которые показывали половину третьего ночи, хотела отложить письма до утра, но мой уставший взгляд выхватил начало послания, и я не могла уже остановиться, тем более что это письмо было самым коротким из всех предыдущих.

«Дорогой и любимый Леня! Боюсь, что это письмо будет моим последним к тебе письмом. Я собралась с духом и расстаюсь с тобой. Мне нужно было это сделать раньше, значительно раньше. Я не должна была терзать тебя, себя и твою жену. Как больно осознавать, что мы плыли против течения, вопреки судьбе. Именно она вершит нами, и если мы действуем вопреки ее воле, то она наказывает нас.

Так, как она наказала меня, я врагу не пожелаю. Мой ребенок, моя девочка, она умерла у меня на глазах, не успев сделать ни единого вздоха. Справедливо ли это? Наверное, да, если вспомнить, как я жила. Зачем я лгала себе, что мне достаточно знать, что ты любишь меня, и что я совсем тебя не ревную к жене. Как я переживала, когда узнала, что у вас родился ребенок. Почему ты скрывал от меня, что она беременна? Боялся? Правильно делал. Я поздравляла тебя, а сама… О, боже, мне стыдно вспоминать, о чем я думала в ту минуту. А потом я тешила себя надеждой, что ты будешь любить нашего ребенка так же, как и ребенка Алевтины. Увы, я была покарана за свои греховные мысли, а тебе не суждено было разделить свою отцовскую любовь на двоих детей. Когда ты узнал, что я жду ребенка, ты сказал, что твое отношение ко мне не изменится. Как не изменится? Мы так же будем тайно встречаться раз или два раза в месяц? Нет, я больше не хочу. Эти встречи становятся невыносимыми. Я чувствую, что от моей души ничего не осталось, она перекочевала в твою душу. Я чувствую себя обескровленной и безликой. Решено. Потеряв ребенка, я обрываю ту нить, которая долгие годы связывала нас. Прощай. Завтра я тебе позвоню и сообщу о своем решении. Твоя Ада».

– Да, тяжело читать такие письма, – пробормотала я. – Надо дать прочитать его Алине. В нем четко написано, что ребенок Ады Семеновны умер у нее на глазах. Знай Алина об этом письме раньше, ей бы не пришлось торчать полдня в пыльном архиве.

Я покрутила в руках последнее письмо. Оно было написано крупным и неровным почерком. Буквы плясали в строчке, а сами строчки съезжали с линий тетрадного листка. Местами чернила расплывались кругами. Как я могла догадаться, Ада Семеновна писала письмо, рыдая над листом бумаги. Я посмотрела на дату и сравнила ее с датой на предыдущем письме – Ада Семеновна не писала Крошину тридцать лет.

«Леонид, – так начиналось письмо. – Не думала я, что вновь напишу твое имя. Не могу написать „здравствуй“, потому что там, где ты сейчас находишься, нет болезней и боли, все счастливы и спокойны. Я бы все отдала, чтобы уйти с тобой, но, видно, еще не срок. Я хотела обхитрить судьбу, а оказалось, что она обхитрила меня».

«Да она фаталистка, – подумала я, вчитываясь в неровные строчки. – И в прошлом письме она все свои несчастья связывала с судьбой, роком, проведением свыше».

«Была сегодня на твоих похоронах. К гробу подойти не посмела. У твоего изголовья стояли жена и дочь. Когда я их увидела, то едва устояла на ногах. За что мне такое испытание? Мысленно я часто представляла твою жену, и вот наконец-то мне удалось увидеть женщину, которая долгие годы жила с тобой под одной крышей, делила постель и родила тебе дочь. И все эти годы обманывала тебя. Впрочем, обманывала тебя и я. Странно, что судьба уготовила двум обманщицам повторную встречу лишь на склоне лет, когда ничего невозможно исправить.