Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова

19 Сентября.

Но об чем? Об неизвестности. Будущее все меня невольно мучит. Быть может, быть замужем и – нещастной. О, Боже, Боже мой! Но все скажу из глубины души: да будет воля Твоя! Мы едем зимой в Москву к Вариньке[36], я и радуюсь и грущу, потому что последнее привычное чувство души моей – я как Рылеев говорю[37]:

Но грустный оставлю разговор.

5 сентября Маминькины именины. Неделю перед тем мы ездили в Марьино[39]. Там провели мы 3 дня довольно весело. Мы ездили верхом, философствовали с Ольгой[40] и наконец воротились домой. Тут я задумала сыграть проверб. Милая Полина Галицына[41] согласилась, я выбрала проверб, разослала роли, но имела горе получить отказ от Сергея Галицына и накануне от Полины. Что делать. В пятницу 4-го приехал Слепцов с женой и Краевским. Он взялся играть роль Галицына. Мы отделали театр в зале весь в цветах, зеркалах, вазах, статуях. Но вдруг письмо от Полины: отказ и баста нашему провербу. Но гений мой внушил мне другое. Мы сказали Маминьке и Папиньке об неудаче сюрприза, вынесли все цветы, но оставили шнурки для зеркала и других украшений, все сделали неприметным. Я после ужина предложила Слепцову сыграть шараду в лицах и с разговорами. План одобрен, шарада выбрана la Mélomanie (Меломания). На другой день поутру назначена репетиция. Я встаю, поутру надобно ехать к обедне, но без меня не может быть репетиции. Я представляю, что у меня болят зубы, чудесно обманываю Маминьку и Папиньку, остаюсь дома и иду делать репетицию. Вот кто составлял нашу шараду. Слепцов, Краевской, милый Репнин[42], M-me Wasilevsky, несравненный Казак и я. Все устроено. Занавесь сшита, парики готовы, и к возвращению Маминьки все уже внизу, как ни в чем не бывало. Приезжают гости. Из Дам – Бакунина[43] и Хитровы[44], Васильчикова[45] и еще куча мужчин. За обедом приезжает Голицын, потом и Пушкин. Как скоро кончили обед, Маминьку уводят в гостиную и садятся играть в карты. А я и актеры идем все приготавливать, через два часа все-все готово. Занавесь поставлена, и начинается шарада прологом. Я одна сижу на сцене! Как бьется у меня сердце. Я сижу, читаю книгу, зову потом Елену Еф, она входит, я спрашиваю об нашем провербе: никто еще из актеров не бывал: я их ожидаю с нетерпением. Входит мальчик и приносит письмо: это отказ – она не будет. Я в отчаянии наконец созываю всех наших актеров, сказываю им об нашем горе. Они не умеют пособить мне, наконец я предлагаю сыграть шарад в лицах: план одобрен, Елена Еф и я идем одеваться, Слепцов говорит сочиненные им стихи. Занавесь опускается.

Мы накидываем сарафаны и пока все на сцене приготовляют, – Голицын, Е Е и я поем за занавесью трио Гейдена.

Первое действие. Me.

Театр представляет ярмарку. С одной стороны милый Казак в китайском платье раскладывает товары, возле него Дунька китайский ему помогает, подалее и ближе к сцене Репнин жидом сидит и перед ним фортунка. С другой стороны Слепцов – купцом сальных свеч, Краевский – мужик, торгующий квасом. Начинается ярмарка. Монголец начинает свою молитву, жид считает деньги, купец зазывает покупщиков. Входит Е Е и я в русских платьях, мы торгуемся, ничего не покупаем. Е Е уходит, и скоро слышен шум за дверьми, потом песни «Заплетися плетень». Услышав пение, я бегу со сцены, крича: «Хоровод, хоровод», (ищи другую руку).

21 Сентября

Вчера к обеду приехал к нам милый благородный Алексей Петрович Чечурин. Он приехал прощаться, и это слово одно заставило меня покраснеть. (Я не знаю, какое чувство он мне внушает, но это не любовь, нет, это чувство, которое к ней приближается, оно значительно сильнее, чем дружба, и я ни с чем другим не могу его сравнить, как с чувством, которое я испытываю к своим братьям. Да, это именно так. Я его люблю как брата. А он? Он любит меня… еще нежней…

Я непременно напишу его историю, она слишком интересна, чтобы не сделать это, и к тому же я должна писать, потому что становлюсь ленивой.)

Как я его люблю, он так благороден! Так мил! Вчера, сидя возле меня, сказал он: «Боже мой, как мне не хочется ехать!». Я стала над ним смеяться. «Но вы не знаете, как мне грустно расставаться с Приютиным. – Потом: – Вы удивительная женщина, в вашем нраве такие странности, столько пылкости и доброты. Что меня убивает, это то, что не могу сказать вам одной вещи, вы все мои секреты знаете, а этот я не могу вам сказать, а это меня убивает». Я же догадалась, что такое, но не сказала ему.