Пурпур - Вибеке Леккеберг

Он не пожелал продолжать эту тему:

– Я хочу видеть твою картину, бросающую вызов Богу.

Анна, и без того зашедшая слишком далеко, без колебаний возразила:

– Я не бросала вызов. Святая Агата сама явилась мне и повелела изобразить ее мучения, свидетельствовать о них перед вами и перед всем остальным миром.

– Стало быть, она просила тебя об одолжении – как ты просишь освободить пастуха? Анна промолчала. Безмолвствовал и он. «Больше не хочет со мной говорить, – подумала баронесса, – оно и понятно: уже много лет не доводилось ему ни с кем вести столь откровенных разговоров. Не излишне ли я была резка в суждениях? Впрочем, поздно размышлять об этом. Я высказывала одну лишь правду.

Пусть так будет и дальше».

Молчание затянулось.

– Инквизиция, – наконец промолвил Папа, – может тобой заинтересоваться. Если, конечно, узнает о твоем образе мыслей. Например, возникает такой вопрос: откуда известно, что святая Агата явилась тебе по воле Божией?

– Неужели у вас есть в этом сомнения? Мы знакомы не первый год. Вы научили меня всему. Как же я могу не отличить руку Господню от дьявольской?

Он пронзительно взглянул на нее. Она не отвела глаз.

– Что вселяет в тебя такую уверенность, дочь моя?

Нежная детская кожа. Неукротимое желание вновь прикоснуться к теплой детской щеке неумолимо ведет ее на костер. Причиной болезни и смерти Лукреции был священник. Сам Господь после этого не заставит ее быть спокойной.

– Закончим на этом, – решительно отрезал Пий Второй. – Ты мне нужна. Без тебя нет пурпура – кровавого копья, направленного в сердце Махмуда. Столетиями ведется благородная борьба во имя объединения Европы Иисусовой верой. Ты дала нам верное оружие. Султан трепещет. Зная, что нигде, кроме красилен императора Византии, давным-давно уже не умеют производить пурпурную краску из секрета морских улиток, зная, что только император Константин подписывался пурпурными чернилами, он мечется в смятении: «Византийский монарх жив, хоть и мертв». Благодаря тебе душа Махмуда не знает покоя. Твой пурпур преумножает наше могущество.

Поняв, что время пришло, Анна тут же, в алтаре вручила Его Святейшеству склянку с Долгожданными чернилами. В голове бурлили несвязные мысли о пурпуре и связанных с ним сплетнях, про которые рассказывал ей Андрополус. Звон мечей папских гвардейцев звучал на фоне этих дум угрожающе.

Папа Римский поднял руку для благословения. Что ему до сплетен? В церкви воцарилась тишина; Анне она показалась невыносимо пугающей.

Лоренцо стоял поодаль, но не сводил глаз с Анны. Она ощущала это не глядя, спиной, пробуравленной пристальным взглядом, и чувствовала, как боязнь темноты, давно не отпускавшая мужа, перерастает в панический страх.

Папа что-то прошептал – так тихо, что расслышала только она, остальные и не заметили отступления от ритуальных слов. Да и Анна скорее по движению губ благословлявшего ее угадала еле слышно произнесенное имя: «Дидона». Имя женщины, полюбившей Энея и в знак своей любви подарившей ему пурпурный плащ. Энеа – Эней, основатель Рима, Анна – Дидона, его страсть, вот что он хотел сказать. Поэт Пикколомини вспомнил поэта Вергилия.

Ее охватило смущение. Птичка попалась в стихотворный силок. Хорошо еще, что никто ничего не слышал и не понял. И без того среди людей посвященных веет слушком, будто красильщица мешает Папе Римскому быть в полном смысле слова главой истинной Церкви, пробуждая в нем поэтические мечтания, – и до такой степени, что порой он сам затрудняется определить, кому в большей мере служит: Христу или Аполлону. Сплетни, сплетни, сплетни.

Никуда от них не денешься. Апостол Павел обратил ко Христу Лидию из города Фиатир, торговавшую пурпуром.[22]А недоброжелатели пустили слух, будто Лидия подкупила апостола, подарив ему кусок окрашенного шелка, и так стала считаться одной из первых учениц Христовых.

Не удивительно, что кое-кто видит в Анне вдохновительницу крестового похода. Дескать, не будь пурпура, безнадежная идея не захватила бы Пия Второго так, что он перестал, отдавшись поэтическим мечтаниям, отличать желаемое от действительного, перо от копья, и готов вести христианское воинство на верную гибель.

Интриги, борьба за место у папского престола. Из-за этого между ней и остальным миром воздвиглась незримая стена. Их всего двое, живущих среди вымышленных образов: Папа Римский и она. Он поймал ее сачком, как бабочку, – попробуй, освободись! Никто не слышал, как Пий Второй прошептал: «Дидона!» Все в церкви думают, наверное, что он молится о душе бедной Лукреции.

Папа взял Анну за руку. Она почувствовала себя прилюдно оказавшейся в его объятиях. Но как же она при этом одинока! Такого одиночества сердце долго не вынесет.

Встретившись глазами с Лоренцо, Анна поспешно отвела взгляд, но успела заметить его тревогу и озабоченность. Знает ли муж, что она – Дидона? Папа Римский, откровенничая по укоренившейся привычке со старым другом, вполне мог проговориться. Ему и самому уже не разобраться, где жизнь, а где Вергилий, где подлинные, а где вымышленные лица, и это толкает его на опасные поступки. Как и ее. Но вот того, что порой ночами перед Анной возникает лицо Бернардо, Лоренцо никогда не узнает.

Папа Римский стиснул ее ладонь. Анне мучительно хотелось вырвать руку.

Он все-таки мужчина. И мечтатель. Для него она – мечта о женщине, ожившая книжная страница. А еще он наместник Иисуса Христа. Он сам волен решать, кого ему, когда и где держать за руку. Такова плата за его любовь.

Но не больше. Анна вскинула голову. Хватит, она покидает поэму Вергилия. Она не героиня – во всяком случае, не героиня поэмы.

– Отныне я не смогу поставлять Вашему Святейшеству пурпур. Сегодня я отдала все, что есть. Остальное ушло на окраску плаща для Бернардо Росселино.

Он разжал ладонь. Взгляд вновь обрел сосредоточенность, стал острым и проницательным.

Вот так и теряют покровительство сильных мира сего. Красильщица без краски – какой в ней толк?

Среди собравшихся в церкви кардиналов, гвардейцев, телохранителей, дворян и служек Анна была единственной женщиной, не считая монахинь. Папа широко повел рукой, приглашая всех вернуться к осмотру алтарных картин. Послышалось позвякивание шпаг и шуршание кардинальских мантий.

Пий Второй вновь остановился перед картиной Веккьетты и горячо заговорил о ее несравненных достоинствах. Потом распорядился не добавлять к уже развешанным в алтаре изображениям новых. Ни в коем случае. Он явно хотел, чтобы Анна слышала его слова.

* * *

Ранним утром 29 августа 1462 года, в день Усекновения главы Иоанна Крестителя, Анна сидела в церкви рядом с мужем среди других представителей знатных фамилий, среди кардиналов, гвардейцев, духовных лиц. Сегодня Папа Римский собирался освятить храм и вручить маэстро Росселино пурпурный плащ. Архитектор сидел по другую сторону центрального нефа, Анна это знала, но обернуться к Бернардо не могла: этикет. Шла месса. Еще не рассвело, церковь освещалась прикрепленными к стенам факелами.