Киноповести - Василий Макарович Шукшин
Шрифт:
Интервал:
Как, ох, как осе-енни-ий лист дрожжи-ит…»
И замолчал. И задумался.
– Эх, Витька-а, – сказал дядя невесело, – махнулся б я с тобой годами. Эх и махнулся бы! – не глядя! Я б – не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только… Но нам, Витька, война дорогу переехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а… А ты учиться не хочешь. Глупыш ты такой.
– Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
– Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь… Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
…Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
– Ну, пойдем знакомиться… Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
– Знакомьтесь, брат с сестрой, – сказал дядя Коля.
– Это Витя? – радостно спросила девушка.
– Витя. Собственной персоной. – Дядя разделся, взял у Витьки чемодан. – Раздевайся, Витька, будь как дома. Где все-то? Мать…
– Телевизор у Баевых смотрят.
– А наш чего же?
– Опять сломался. Раздевайся, Витя! Давай, я тебе помогу. Ну?.. Меня Ольгой зовут… – Ольга помогла Витьке снять пальтишко. Была она рослая, красивая и очень какая-то простая и приветливая. Витьке она очень понравилась.
– Надо же: такие глаза, и парню достались! – засмеялась Ольга.
Глаза у Витьки, правда, девичьи: большие, синие. Витька смутился. Нахмурился.
– Ты сперва не глаза разглядывай, – строго сказал отец, – а давай-ка накорми нас. Потом уж глаза разглядывай. А потом сделаешь мне его отличником. Срок – три месяца.
В городке дела хоть медленно, но подвигались к завершению.
В одно воскресенье Владимир Николаич пригласил Грушу к себе домой.
Шли принаряженные по улицам городка.
– Меня тут… некоторые знают… – предупредил Владимир Николаич, – могут окликнуть или позвать… куда-нибудь.
– Куда позвать?
– В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внимания. Я их больше никого не знаю, оглоедов. Чужбинников. Я сейчас опять на почете стал… Меня в приказах отмечают. Они злятся. Им же ведь все равно: уровень, не уровень – лезут!..
– А самого-то не тянет больше к ним?
– К ним?! Я их презираю всех до одного!
– Хорошо, – искренне похвалила Груша. – Это очень хорошо! Теперь жить да радоваться.
– Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь главным был.
– А теперь-то еще опасаются пока главным-то ставить?
– Я думаю, что уже не опасаются. Но дело в том, что у нас главным работает старичок… Он уже на пенсии вообще-то, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что неудобно его трогать. Но, думаю, что внутреннее решение они уже приняли: как только этот козел уйдет, я занимаю его кабинет.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло много зрителей, смотрели.
Владимир Николаич и Груша остановились тоже, посмотрели…
– Делать нечего, – негромко сказал Владимир Николаич, трогаясь опять в путь.
– А у вас, Владимир Николаич, я как-то все не спрошу, родные-то здесь не живут?
– Здесь! – почему-то воскликнул Владимир Николаич. – Тут вот в чем дело: они все на известном уровне, а я – отстал, когда принялся злоупотреблять-то. Ну и… наметилось такое охлаждение. – Владимир Николаич говорил об этом не сожалея, не огорчаясь, а как бы даже злясь на этих, которые «на известном уровне». – Но они об этом еще крупно пожалеют. Я им не… это… не мальчик, понимаешь, которого можно сперва не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я молчу, молчу, потом ка-ак покажу зубы!.. Меня же вот в районе-то все же боятся. Как выезжаю куда с ревизией… А дело в том, что меня иногда, как сильного бухгалтера, просят из других учреждений съездить обревизовать на местах. Как приезжаю, так сразу говорят: «Дятел прилетел!» Страх и уважение нагоняю. Меня же ничем не купишь. Сколько уж раз пытались: то барана подсунут, то намекнут, мол, шифоньер по заказу сделаем или книжный шкаф… Фигу! А один раз поехал в промартель, тут вот, километров за сорок, ну, сижу в конторе. Приходят: «Владимир Николаич, мы тут валенки хорошие катаем… Может, скатать?» Что ж, давайте, говорю. Я заплачу по прейскуранту, все честь по чести. Это не возбраняется. Ладно. Через два дня приносят валенки. Так они что сделали: чтобы угодить мне, взяли да голенища-то несколько раз – вот так вот – изогнули, изогнули… Раза в три слой получился.
– Как бурки?
– Как бурки, только это не бурки, а нормальные валенки, но с голенищами такая вот история. Ладно. Я помалкиваю насчет голенищ. Сколько, спрашиваю, стоит? Да ничего, мол, не надо. Кэ-эк я дал счетами по столу, как заорал: цена?! Полная стоимость по прейскуранту! И развернуть голенища, как у всех трудящихся!.. Я вам покажу тут!..
Прохожие, некоторые, стали оглядываться на них – Владимир Николаич всерьез кричал.
– Потише, Владимир Николаич, – попросила Груша. – А то оглядываются.
– Да, да, – спохватился Владимир Николаич. – Это не очень интеллигентно. Горячность чертова…
И вот пришли они домой к Владимиру Николаичу.
Этакая уютненькая квартирка в пятиэтажном кирпичном ковчеге… Вся напрочь уставленная и увешанная предметами.
– Ну те-с… вот здесь мы и обитаем! – оживленно сказал Владимир Николаич.
И стал вежливо, но несколько поспешно предлагать Груше: снять плащик шуршащий, болонью, сесть в креслице, полистать журнал с картинками с журнального столика на гнутых ножках… Вообще дома он сделался суетливым и чего-то все подхихикивал и смущался. И очень много говорил.
– Раздевайтесь. Вот так, собственно, и живем. Как находите? Садитесь. Я знаю, вы сейчас скажете: не чувствуется в доме женской руки, женского глаза… Что я на это скажу? Я скажу: я знаю! Не хотите? Журналишка… Есть любопытные картинки. Как находите квартирку?
– Хорошо, хорошо, Владимир Николаич, – успела сказать Груша.
– Нет, до хорошего тут еще… Нет, это еще не называется хорошо. – Владимир Николаич налаживал стол: появилась неизменная бутылка шампанского, лимоны в хрустальной вазочке, конфеты – тоже в хрустальной вазочке. – Хорошо здесь будет… при известных, так сказать, обстоятельствах.
– Холодильник-то как? В очереди стояли?
– В очереди. Мы вместе в очереди-то стояли, а когда разошлись, я сходил да очередь-то переписал на новый адрес – на себя. Она даже не знает, ждет, наверно. – Владимир Николаич посмеялся. – Ругает, наверно, Советскую власть… Прошу! Сейчас мы еще музыку врубим… – Владимир
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!