Киноповести - Василий Макарович Шукшин

Николаич потрусил в другую комнату и уже оттуда сообщил: «Мост Ватерлоо»!

И из той комнаты полилась грустная, человечнейшая мелодия.

Владимир Николаич вышел довольный.

– Как находите? – спросил.

– Хорошо, – сказала Груша. – Грустная музыка.

– Грустная, – согласился Владимир Николаич. – Иной раз включишь один, плакать охота…

Груша глянула на него… И что-то в лице ее дрогнуло – не то жалость, не то уважение за слезы, а может, – кто знает? – может, это любовь озарила на миг лицо женщины.

– Прошу! – опять сказал Владимир Николаич.

Груша села за стол.

– Нет, жить можно! – воскликнул Владимир Николаич. И покраснел. Волновался, что ли. – Я так скажу, Агриппина Игнатьевна: жить можно. Только мы не умеем.

– Как же? Вы говорите, умеете.

– В практическом смысле – да, но я говорю о другом: душевно мы какие-то неактивные. У меня что-то сердце волнуется, Груша… А? – Владимир Николаич смело воткнулся своим активным взглядом в лицо женщины, в глаза ей. – Груша?

– А?

– Я волнуюсь, как… пионер. Честное слово.

Груша смутилась.

– Да чего же вы волнуетесь?

– А я не знаю. Я откуда знаю? – Владимир Николаич с подчеркнутым сожалением перевел взгляд на стол, налил в фужеры шампанского. – Выпьем на брудершафт?

– Как это? – не поняла Груша.

– А вот так вот берутся… Дайте руку. Вот так вот берут, просовывают, – Владимир Николаич показал как, – и выпивают. Вместе. Мм?

Груша покраснела.

– Господи!.. Да для чего же так-то?

– А вот – происходит… тесное знакомство. Мм?

– Да что-то я… это… Давайте уж прямо выпьем!

– Да нет, зачем же прямо? Все дело в том, что тут образуется кольцо.

– Да неловко ведь так-то.

– Да чего тут неловкого?.. Ну, давайте. Смелей! Музыка такая играет… даже жалко. Неужели у вас не волнуется сердце? Не волнуется?

– Да нет, волнуется… Господи, чего говорю-то?.. Зачем говорить-то об этом?

– Да об этом целые книги пишут! – взволнованно воскликнул Владимир Николаич. – Поэмы целые пишут.

Груша все никак не могла уразуметь, почему надо выпить таким заковыристым образом.

– Ну? – торопил Владимир Николаич. Он и правда волновался. Но жесты его были какие-то неуверенные, незавершенные. – Ну? А то шампанское выдыхается.

– Да давайте прямо выпьем, какого лешего мы будем кособочиться-то?

– Так образуется два кольца. Неужели непонятно? После этого переходят на «ты».

– Ну и перейдем на «ты»… без этих фокусов.

– Мы сломаем традицию. Традицию не надо ломать. Смелей!.. Просовывайте сюда вот руку… – Владимира Николаича даже слегка трясло. – Музыка такая играет!.. Мы ее потом еще разок заведем.

– Вот наказание-то! – воскликнула Груша. И засмеялась.

Витьку принялись подгонять в учебе сразу три отличницы: сестра Оля и две ее подружки, Лидок и Валя. Все девушки рослые и, как показалось Витьке, на редкость скучные. Особенно Витька невзлюбил Лидок. Лидок без конца сосала конфеты и поглаживала Витьку по голове. Витька стряхивал ее руку и огрызался. Девушки смеялись.

– Ну! – скомандовала Оля. – Повторим домашнее задание.

– Хоть уж в воскресенье-то… – попробовал было увильнуть Витька. Но Оля была непреклонна.

– Никаких воскресений! Ты у нас будешь… Циолковским.

– Нет, он у нас будет Жолио Кюри. – Лидок погладила Витьку по голове. – Верно, Витя?

– Да иди ты! – Витька так тряхнул головой, что у него шея хрустнула.

Девушки засмеялись.

– Не хочет. А кем же ты хочешь, Витя?

– Золотарем.

Лидок не знала такой профессии. Решила, что это что-то связанное с золотом.

– Ну, Витя, это тяжело. Это где-то в Сибири – там холодно.

Витя в свою очередь посмеялся от души. И не стал объяснять невестам, кто есть золотарь.

Сели за стол.

– Ты таблицу умножения знаешь, конечно? – начала Лидок.

– Знаю, конечно.

– Перемножь вот эти цифры. Только не сбейся.

Витька умножил скучное число на число еще более скучное, получил скучнейший результат.

– На.

– Пра-льно. Еще. Тренируйся больше.

– Ну и дура ты! – не выдержал Витька.

Лидок сделала большие глаза и перестала сосать конфетку.

– Витя, да ты что?! – изумилась сестра Оля. – Разве так можно?

– А чего она?..

– Чего она?

– «Тренируйся»… Кто же тут тренируется? Тренируются на турнике или в футбол.

– А зачем же обзываться-то? Нехорошо это.

– А еще городской! – вставила Валя.

– Они, городские-то, хуже наших, – заметила Лидок. – Получают там раннее развитие… и начинают. – Она опять принялась сосать конфетку. – Давай дальше. Умножь от это на это.

Витька стал умножать.

Лидок склонилась над ним сзади и следила.

– Не пра-льно, – сказала она. – Семью осемь – сколько?

– Пятьдесят шесть.

– Ну… А ты сколько пишешь?

– Шесть пишем… А!

– Ну, о-от.

Витька принялся снова вычислять.

Лидок стояла над ним.

– Та-ак, та-ак…

– Перестань сосать свои конфеты! – взорвался Витька.

Лидок толкнула ладошкой Витьку – носом к тетрадке.

– Умножай.

– Дура, – сказал Витька.

– Папа! – позвала сестра Оля.

Из горницы вышел дядя, строгий и озабоченный: он составлял какой-то отчет, на столе в горнице лежал ворох всяких ведомостей.

– Как же ему помогать? – пожаловалась Оля. – Он на нас говорит – «дуры».

– Зайди ко мне, – велел дядя Коля.

Витька не без робости зашел к дяде в горницу.

– Вот что, дорогой племянничек, – заговорил дядя, стоя посреди горницы с бумажкой в руке, – если ты будешь тут язык распускать, я с тобой по-другому поговорю. Понял? Я тебе не мать. Понял?

– Понял.

– Вот так. Иди извинись перед девками. Они целые невесты уж, а ты… Сопляк какой! С ним же занимаются, и он же начинает тут, понимаешь… Иди.

Витька вышел из горницы. Сел на свое место.

Девушки неодобрительно посматривали на него.

– Попало? – спросила Лидок.

Витька взял чистый лист бумаги… подумал, глядя на крупную Лидок… И написал размашисто, во весь лист: «ФИФЫЧКА». И показал одной Лидок.

Лидок тихонько ахнула, взяла лист и тоже что-то написала. И показала Витьке.

«ШИРМАЧ ГОРОДСКОЙ» – было написано на листе.

Витька не понял, что это такое. Взял новый лист и написал: «СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА».

Лидок фыркнула, взяла лист и быстро написала: «ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОРОС».

Витька долго думал, потом написал в ответ: «СВЕЖАСРУБЛЕННОЕ ДЕРЕВО ДУБ».

Лидок быстро нагнулась и выхватила лист у Витьки. И пошла было с ним в горницу.

– Ну, давай умножать-то?! – воскликнул Витька. – Чего ты бегаешь-то туда-сюда?

Какой-то родственник Владимира Николаича защитил диссертацию. По этому случаю давался банкет в ресторане. Приглашены были и Владимир Николаич с Грушей.

Опять шли улицей городка. Опять было воскресенье; где-то из громкоговорителя рвалась железная музыка.

Шли под ручку. И были нарядны пуще прежнего.

– Я вот этого знаю, – негромко сказал Владимир Николаич. – Только не оглядывайся! Попозже оглянись.

Груша прошла несколько шагов и оглянулась.

– Ну? И что?

– Он раньше в Заготконторе работал… Мы однажды приехали с ним в командировку, он говорит: «У меня