Между двух мужей - Марина Серова

Ответа по-прежнему не последовало.

– Увы, я не берусь гадать, кем был человек, едва не искалечивший вас, – я лишь могу утверждать, что у вас были веские причины покрывать его. Сколько я ни думаю над всем этим, девочка, никак не могу понять – откуда в вас столько ненависти к окружающим? Ведь Антонина-то желала вам только добра! И Зоя тоже – ваша сиделка была так привязана к вам, а вы убили ее, даже не подумав о том, что у этой пусть глупенькой, но, в сущности, совсем незлой женщины круглой сиротой остался ее трехлетний сын! Как же вы могли, Марина? Бог мой, как же вы могли?!

– Зоя выбросилась из окна, – тихо напомнил мне Петр Назарович.

Я пожала плечами:

– Извините, но это чепуха! Допустим на минуточку, что Зоя действительно решила свести счеты с жизнью – но зачем же ей было делать это так театрально? И почему обязательно в палате у своей подопечной, чье присутствие могло ей помешать – ведь девушка обязательно проснется, подскочит на постели, попытается удержать самоубийцу? Да даже не в этом дело! Дело, по правде говоря, в том, что Марина, попытавшись представить убийство Зои как самоубийство, сверх меры переусердствовала с показаниями. Они были слишком подробными! Внезапно проснувшаяся от шума девушка (заметьте, спавшая очень крепко – так она сама сказала!) всего за те несколько секунд, понадобившиеся Зое, чтобы открыть окно и спрыгнуть вниз, успела разглядеть все – и то, с каким усилием сиделка дергала раму, и ее бледность, и «чужое» лицо! А ведь стояла темная ночь, и ночник в палате оказался разбитым – не слишком ли зоркой получается свидетельница, только-только очнувшаяся от глубокого сна?

– Минуточку! – резко прервал меня отец Марины. – Вы хотите уверить меня в том, что у моей дочери хватило сил самостоятельно распахнуть оконную раму, подтащить сиделку к окну, все это время сдерживая ее сопротивление, и вытолкнуть Зою вниз – при этом все время рискуя, что жертва поднимет крик и на шум сбегутся все, кто находился тогда в неврологическом отделении?

– Отнюдь нет, – возразила я. – Если я утверждаю, что Зоя погибла от руки Марины Ильинской, то вовсе не имею при этом в виду, что она вытолкнула ее в окно собственной палаты.

– То есть как это?!

– Я думаю, что… да, и, скорее всего, я не ошибаюсь… что Зоя умерла несколько раньше. Почему убийца решила отнять у нее жизнь – загадка… но вовсе не такая уж неразрешимая: сиделка была глуповатой и слишком много болтала. Марина опасалась из-за сохранности одной своей тайны (касавшейся ее беременности). Она опрометчиво поделилась ею с сиделкой в порыве откровенности. Да, почти наверняка Зоя погибла из-за этого!

– Но как она умерла? Как?!

– Как именно – этого я не знаю. Но… учитывая, что я в тот вечер ни разу не видела Зою и Марину вместе… а Марина каждый день проводила немало времени в оранжерее наверху… думаю, дело было так. Зоя погибла в оранжерее – да, именно там, ведь зимний сад расположен этажом выше, причем на той же стороне, что и «элитная» Маринина палата! Итак, Марина убивает Зою в оранжерее и как-то прячет труп – допустим, укладывает его между кадками с пальмами, заставляет своим шезлонгом… Затем, опасаясь разоблачения (ведь люди могли видеть, что Зоя прошла к ней в оранжерею), Марина некоторое время играет роль собственной сиделки. Обе девушки были схожи фигурами, недаром Зоя хвасталась, что Марина дарила ей кое-какие вещи: «У нас хоть и разница в возрасте, но фигуры одинаковые: обе мы худощавые, обе один размер носим… Со спины – так даже перепутать можно, кто она, а кто я», – говорила несчастная, не подозревая, какую роковую роль для нее сыграет впоследствии это сходство… Я увидела в палате не Зою, а Марину, когда заглянула туда!

Зоя… или та, которую я принимала за нее… сидела ко мне спиной; собственно, я и видела только спину девушки в белом халате и шапочку на голове. Она смотрела телевизор, вязала и не обернулась на мое приветствие, но я-то подумала, что Зоя все еще дуется – накануне мы немного повздорили. А на Марининой кровати кто-то лежал, свернувшись калачиком и накрывшись с головой красно-белым пледом… Конечно, это была «кукла».

Потом, ночью, Марина надела на себя верхнюю одежду убитой и вышла. Я не удивилась: знала, что Зоя по ночам тайно убегает на часок – проведать сына… А мнимая сиделка тем временем поднялась в оранжерею, открыла там окно, подтащила и вытолкнула из него труп – и быстро вернулась в палату. Там, уже переодевшись в свою пижаму, она подняла шум, крик и рассказала прибежавшим медикам придуманную ею за несколько часов до того историю. Так все это было, Марина?

Молчание.

– Ну хорошо, вы, конечно, можете не отвечать… Тем более что я уже заканчиваю.

– Послушайте! – это заговорил Ильинский, заговорил так резко и неожиданно, что я невольно напряглась. – Мне надоело сидеть здесь и слушать, как вы говорите о моей дочери в третьем лице, как будто ее нет в комнате, или Марина – пустое место! Убирайтесь!

– Но…

– Я сказал – убирайтесь!

– В принципе, нам действительно уже можно уйти, – согласилась я, поднимаясь с места. – Хотя я надеялась, что Марина захочет кое-что объяснить…

– Кто вы такая, чтобы моя дочь объяснялась перед вами? Кто?! Убирайтесь отсюда, вы! Марина будет говорить только в присутствии адвоката!

– Хорошо. Адвоката я бы посоветовала вам нанять немедленно: прямо от вас я иду в прокуратуру. Не могу рисковать лицензией телохранителя: о преступлении я обязана сообщать сразу!

И тут произошло то, чего я никак не ожидала.

Резко оттолкнув от себя Марину, Ильинский шагнул к раскрытой сумке, что-то быстро вынул из нее – в руке у него появился пистолет.

– Я убью тебя раньше, чем ты сумеешь причинить моей дочери хоть малейшую неприятность, – будничным тоном сказал он и медленно поднял оружие, наставив его дуло мне прямо в глаза. – Хватит уже с нас… неприятностей. Везде ты суешься, стерва…

К этому я все-таки была не готова. Но несколько лет службы в горячих точках сделали свое дело: мое тело отреагировало на опасность раньше, чем успели включиться мозги. Я сцепила руки в замок и ринулась вперед, как торпеда, обрушив на своего противника всю массу своего тела.

Сомкнутыми руками я ударила его по горлу, своей головой одновременно разбив ему нос и губы. Но Ильинский успел-таки нажать на курок – звук выстрела напомнил хлопок бумажного пакета. Пуля ударила в потолок, и на нас тонкой струйкой посыпалась выбитая ею известка.

Истошно закричала Марина – и сразу оборвала крик. Краем глаза я успела заметить, что она вскочила с кресла и выбежала из комнаты.

Мне следовало поторопиться.

Ильинский был достаточно крепким орешком, во всяком случае, руки у него оказались сильные, как тиски, и пистолет мне из них выбить не удалось. Я его лишь частично оглушила, и только поэтому он не смог пристрелить меня.

Поднявшись, я намеревалась нанести ему второй удар, желая выбить у него из рук пистолет, – и сделала это: грозная машинка отлетела к стене. Но и Ильинский не терял времени даром – резко развернувшись, он выбросил вперед руку и выдал мне сильнейший удар между глаз. В голове моей словно взорвалась граната. Не удержав равновесия, я вцепилась руками в стол, а Ильинский поднялся на ноги. По его лицу текла кровь из разбитых рта и носа. Он пнул меня в бок, но я заблокировала этот пинок, перевернувшись, откатилась в сторону и мигом вскочила на ноги.