После измены - Мария Метлицкая

Смирилась она только тогда, когда узнала, что у Толика родился второй ребенок – мальчик. Первая была дочка.

Смирилась и… затухла как-то разом, в один день. Перестала за собой следить – краситься и одеваться. Ходила только в магазин возле дома – картошка, хлеб, молоко. Напяливала старую ветровку бывшего мужа и стоптанные кроссовки.

Потом, когда все почти то же самое произошло со мной, Кира при встрече внимательно посмотрела мне в глаза и усмехнулась: «Теперь вот поймешь, когда на своей-то шкуре! А то советы давать мы все мастаки! Видела я, как ты на меня смотрела! И жалела, и осуждала! Думала ведь, что я чокнутая, признайся!»

Я извинилась тогда:

– Прости меня, Кира. Прости! И вправду – всего не понимала. Чужую беду… Это свою рукой не разведешь…

Кира махнула рукой:

– Да что там! Все понимаю. Знаю, что вынести меня тогда было трудно. Знаю и ценю. Кто я тебе? Случайный человек. А ты жалела и слушала. Заходи, если что. Если совсем хреново будет. Или просто, если будет желание.

Я, конечно, не зашла к ней, хотя и хреново было. Да так, что… А вот желания зайти не было.

Только однажды столкнулась с Кирой у подъезда. Обе почему-то смутились: дежурные фразы о погоде и самочувствии.

А потом я неожиданно для себя самой сказала:

– А знаешь, он ведь ушел от той девицы! Прощения просит и хочет вернуться!

Кира пришла в какое-то необъяснимо-возбужденное состояние:

– А ты? Ты – счастлива? Довольна? Надо же – и такое бывает, – качала головой она. – И как? Совсем простила? Отпустило тебя? – страстно задавала она вопрос за вопросом, а потом с горечью подытожила: – Какая же ты счастливая!

Я покачала головой:

– Не простила и не отпустила. С чего бы? Так все просто – если по его. А у меня не так. У меня совсем непросто. Да и предательство простить, знаешь ли…

Кира посмотрела на меня, как на умалишенную, и пошла прочь. Больше ей ничего было не интересно.

* * *

Наконец мы проехали. До входа в здание аэропорта добрались за десять минут. Водитель, вынимая мой чемодан из багажника, взглянул на небо. Оно прояснилось и предвещало абсолютный покой и обычное и привычное повсеместное счастье. Словно и не было этой ночи. А может, и не было? Может, все это мне приснилось? Солнце радостно выглянуло и было ярким и обещающим.

Нет на солнце пятен. И на небе тоже нет.

Пятна только на сердце – ржавые и рваные.

И на моем многострадальном и любимом сарафане.

Водитель пожелал мне счастливого пути и добавил:

– Может быть, вы зря торопитесь? Прогноз на ближайшие дни хороший!

– Нет, – ответила я с вежливой улыбкой.

Решила так решила. Хватит с меня и солнца, и моря, и стихий! Я расплатилась. Принимая чаевые, водитель сказал:

– Большого вам счастья на жизненном пути!

У нас все желают удачи. Ну и здоровья, конечно. А здесь – сразу счастья на жизненном пути. Правильно, чего мелочиться?

Билеты в кассе были, правда, до Питера.

Ну и славно. В Питере сниму гостиницу и похожу по музеям. Давно, кстати, собиралась.

Да и домой сейчас неохота. В свою квартиру, где я опять буду одна. Так что отпуск продолжается. И впечатления тоже.

Я села на лавку и, закрыв глаза и вытянув ноги, стала ждать приглашения на регистрацию.

Значит, так. Подытожим. Ничего не получилось, хотя я честно старалась. Значит – не судьба. Или – вот такая судьба. «Изменить то, что можно» оказалось «не можно».

Жить в предлагаемых обстоятельствах тоже не получилось. Увы!

Голова болела и была какой-то пустой, но тяжелой. И в груди было холодно, словно там образовалась пустота. И нет там никакого органа, отвечающего за кровоснабжение, переживания, страдания, радость и прочую обширную и многообразную палитру человеческих чувств.

«Как у неживой, – подумала я. – Может, я и вправду – уже неживая?»

Объявили начало посадки. Я медленно встала и двинулась к положенному гейту. Идти было тяжело. Ноги, словно налитые свинцом, почти совсем меня не слушались.

Вдруг меня позвали. Мне даже показалось, что я ослышалась. Дикость какая-то – услышать свое абсолютно русское имя в аэропорту острова Крит. Крик повторился. Это был даже не крик, а какой-то отчаянный вопль…

– Ирка!

Я обернулась. Леонид стоял в пяти метрах от меня. Босой. Абсолютно босой. В джинсах и пляжной майке.

Мы посмотрели друг на друга.

– Ирка! – повторил он.

Негромко, но я, несмотря на несмолкающий и монотонный гул аэропорта, его прекрасно слышала.

– Ирка! У нас внук родился! – выдохнул он.

Я стояла, как заколдованная жена Лота. Как соляной столб.

– Ты меня слышишь? – спросил он одними губами.

И я его услышала. Обессиленная, я села на чемодан. В груди стало тепло. Даже жарко как-то стало. Я почувствовала, как сильно и гулко бьется сердце. Орган, отвечающий за кровоснабжение, переживания, радость, страдание и прочую обширную и многообразную палитру человеческих чувств.

«Живая…» – подумала я.

И в принципе – была права.

– Здрасти, здрасти, супруга моя, Алла Константинова! – Он, как всегда, чуть поодаль и чуть сбоку. И как всегда, видит боковым, отлично отрепетированным взглядом ее лицо. Вернее – тень, мельком, мельком, доля секунды. Для всех – незаметная, для него даже очень. Знакомо все – тень, чуть дрогнувшие губы, в глазах – мимолетная, мгновенная вспышка, и тут же все погасло. Опять разочарована. Опять недовольна. «Не лакействуй», – вечная присказка.

Да бог с ней! Да разве он обижается? Пусть говорит, что хочет. Пусть думает, что хочет. Пусть вот сейчас, как всегда, он снимает с нее пальто, а она – чуть в сторону, незаметное такое шараханье. От него, конечно. Лишь бы не дотронулся, не коснулся.

На тарелку он, как всегда – спрашивать не надо. Все известно – кусочек рыбки, свежие овощи, ну, может быть, ветчина, если постная, конечно. Кусочек «черняшки» – его слово. Она так в жизни не скажет. Это понятно – не ее лексикон. Его. А это опять раздражает.

Вина – чуть-чуть. Красного сухого. Горячее – вряд ли, хотя бывает. Если по настроению. Потом, правда, будет расстраиваться, переживать. На весы вставать. Дурочка, ей-богу! Ему до ее лишних килограммов…

Еще раз – да бог со всем этим. Он-то знает «про другое». И все это «другое» еще будет, будет! Вот придут вечером домой… Она присядет на скамеечку в прихожей – устала. А он – ботики с ноги. Аккуратненько. «Молния», начать с пяточки, плавно так. Потом она в ванную – обязательно. Он опередит – как всегда. Порошком, тем, что без хлорки – у нее аллергия, – щеткой по старой эмали, чтобы чисто-чисто. Чтобы приятно. Полотенце – тоже свежее. Каждый вечер – непременно. Что поделаешь? Такое воспитание! И это – только уважать. И только восхищаться!