Игра колибри - Аджони Рас

– Похоже на мою первую жену, хотя она и не тянет на звание сотэ, – пожал плечами Патрик.

– К тому же… – Виктор сделал вид, что не услышал реплики Гассмано, – кроме стремления к каждодневному карнавалу и празднику, у них есть несколько физиологических особенностей.

Патрик вопросительно поднял брови, наконец услышав что-то, что поддавалось визуальной оценке.

– Сотэ не пахнут, – шепотом процедил Виктор, наклонившись к столу.

– Как это? – не понял агент.

– Очень просто. У них по-особенному устроен иммунитет, который не дает бактериям размножаться на поверхности кожи, отсюда и отсутствие обычного человеческого запаха. Конечно, случаются и болезни, тут никто не застрахован, но я говорю о здоровой женщине. Приходит, например, она домой после работы, муж тянет ее в постель, а она пахнет, как будто час назад была в душе. Нет, конечно, речь не идет о полном отсутствии запаха как такового, но он если и есть, то будет скорее приятен, словно афродизиак. Понимаешь?

– Да. – Патрик кивнул и провел ладонью по волосам. – Это все?

– Не совсем. – Виктор улыбнулся. – Еще у них часто встречаются редкие болезни и фобии, начиная от панического страха и заканчивая, скажем, полной неспособностью переваривать определенный фрукт или ягоду. Они могут бояться игл либо всю жизнь избегать арочных проездов в старых домах. По-разному случается. Вроде бы, на первый взгляд, ничего необычного, но трое из жертв Октября до смерти боялись электричества, одна панически избегала больших зеркал, где можно было увидеть себя в полный рост, а одна не могла есть шоколад на мороженом и просила отца снимать его. Особенно отвратительным ей казалось то, что он холодный и какое-то время не тает во рту, превращаясь в кашицу из ледяных пластинок.

Патрик представил холодные куски шоколада во рту, и ему тоже показалось, что не так уж это и приятно. Он постарался вспомнить, чего боялась последняя женщина, с которой он был близок, Пенелопа, но в памяти оживал лишь образ маленького паука, которого та заметила на миртовом деревце, растущем на подоконнике в спальне. Впрочем, боязнь пауков весьма распространена и никак не является редкой формой фобий.

– Это, конечно, интересно, но как, скажи, можно все это выяснить о человеке и как понять, кто из этих так называемых сотэ станет очередной жертвой Октября? Даже если ты вычислишь всех сотэ в Лос-Анджелесе, мы физически не сможем их отследить. К тому же придется учесть всех приезжих и нелегалов, а это просто куча народа, понимаешь?

– Приезжих и нелегалов отбросим сразу. Насколько я помню, в избирательности ему не откажешь. Я, конечно, понимаю твои сомнения, но ты вместе со всем ФБР не имел даже этого, так что у нас есть от чего оттолкнуться, не говоря уже о том, что у меня в рукаве имеется еще пара козырей, но об этом чуть позже…

– Не надо играть с моим терпением, парень, выкладывай, что у тебя. – Патрик немного привстал с дивана, но это не произвело впечатления на Виктора.

– Я не смогу объяснить на словах, нужно показывать, так что наберись терпения!

Патрик усмехнулся и снова опустился на диван. Выбора не было, а ждать он умел. Пожалуй, именно это ему удавалось лучше всего – ждать и терпеть.

Следующие две недели пролетели незаметно, растворяясь в прошлом без следа, как эхо отгремевшего праздника. Баню закончили, но в связи с напряженным графиком добраться до нее я смог лишь в начале мая. Первые несколько дней после нашей поездки по магазинам мы не списывались с Алисой, словно пресытившись друг другом, но каждый вечер, оставаясь в гостиной, чтобы даже случайно не увидеть ее в окне, я просматривал фотографии. Это стало неким ритуалом, столь же необходимым мне для спокойного сна, как удобная подушка. Я больше не мог заснуть, не увидев ее глаз, губ…

Как раз в тот день, когда строители покинули задний дворик, Алиса прислала сообщение, в котором спрашивала, не читал ли я «Любовь во время чумы» Габриэля Гарсиа Маркеса. Я соврал, что не читал, поскольку хорошо помнил сюжет, равно как и то, что главный герой, которого я таковым не считал, ждал свою любовь пятьдесят лет. Главным героем мне виделась собака… Я бы ее пожалел…

Сам роман оставил странное и тоскливое чувство вязкого, будто патока, времени, заползающего во все живое и не дающего прорваться сквозь замедляющую преграду таких же липких минут, дней и лет. «Время учит нас жить сегодня, но делает это слишком поздно для самой жизни, которая уже прошла», – вспомнил я слова, услышанные от одного старого профессора.

Уже ночью Алиса прислала мелодию, которая ей, по-видимому, нравилась. Мелодия была красивой, просто музыка, без слов. От настроения, которое создавали электронные инструменты, хотелось выпить чего-то крепкого и повыть на луну. Медленные удары барабанов, мелодичное сваливание протяжных нот в паузы и вспышки ярких отзвуков флейты. Я прослушал несколько раз и ответил, что мне понравилось, но очень уж грустно.

Алиса не ответила, и в тот вечер я еле сдержался, чтобы не взлететь по лестнице в спальню и не прильнуть к заветному окну. Желание увидеть ее было таким сильным, что я почти физически ощущал боль где-то под ребрами, в районе солнечного сплетения.

Через несколько дней она вновь написала, хотя к тому моменту я и сам готов был разразиться десятком, если не сотней сообщений. Ее интересовало, строг ли я со своими студентами. Я настолько увлекся ответом, что не заметил, как аудитория, набитая тридцатью парами любопытных глаз, начала перешептываться.

Во время обеда мы вновь вернулись к переписке, и Алиса пожаловалась, что решила сделать какую-то новомодную процедуру по удалению волос в зоне бикини, так как природа наградила ее такими жесткими и непослушными волосами, что постоянно приводить себя в порядок – настоящее мучение. Тема разговора показалась мне неким откровением, позволяющим немного продвинуться вперед, и я поддержал такое начинание.

Алиса капризничала и сетовала на то, что ей больше месяца придется ездить в клинику для прохождения процедур, но я лишь подбадривал в ответ. Наша переписка носила слегка интимный оттенок и неожиданно разволновала меня своей искренностью. Алиса рассказала, каково это – ухаживать за собственным телом, истязая его эпиляциями, не говоря уже о тренировках и диетах. Она также объяснила, что может себе позволить расслабиться лишь раз в неделю, когда намеренно дает себе полную свободу в еде и делает исключение для алкоголя.

Мы говорили о таких мелких подробностях, что начинало казаться, будто между нами давно нет никаких границ и нам вольно обсуждать любые темы. Так общаются супруги или давние любовники, которым больше нечего скрывать друг от друга. В тот миг я искренне считал: мы настолько близки, что это и есть тот самый момент, за которым может последовать и поцелуй, и откровенное касание ее кожи. Однако я ошибался.

В первых числах мая все, чего мне удалось достичь в нашей переписке, рухнуло и скатилось по крутому склону. В пятницу, шестого мая, я как раз собирался опробовать баню. Электрическая печь уже второй час нагревала камни, в специальной сумке-холодильнике остывало пиво, а на душе царила весна. В воздухе пахло свежескошенной травой и миртом, вечнозеленым кустарником, из кроны которого формируют садовые фигурки.