Наследство из преисподней - Виталий Гладкий

Я понял его. Для Клина было дико топать на своих двоих, когда предлагают козырную тачку. Ну и молодежь пошла… Без машины ни шагу.

Я пришел в себя лишь тогда, когда на ходу запрыгнул в трамвай. Он подходил почти к самой гостинице. Это же надо, попасть на такое "рандеву"… Уф-ф! Мафия бессмертна, или как там? Чтоб ей пусто было…

Со стороны я казался себе карасем, который сорвался с крючка.

Ну, блин, и нагрузочка на нервы! Только в гостинице, в своем номере, я, наконец, осознал всю глубину ямины, из которой выбрался.

Мне повезло. Здорово повезло. Грач мне поверил, а потому не замочил. До него все-таки дошло, что я говорю абсолютно искренне и понятия не имею, что от меня требуется. Намерения Грача мне были понятны – он хотел найти с моей помощью НЕЧТО, принадлежавшее Зяме и стоящее больших денег.

А потом… Что будет потом, и дураку понятно. Зароют меня где-нибудь в лесу – и все дела. Единственный светлый лучик во всей этой ситуации – это то, что схоронят меня на родной сторонке. Очень бодрящая мысль…

Но самое скверное заключалось в другом – теперь я уже не могу бросить все к чертям собачьим и сбежать в Москву. Меня и там отыщут. Похоже, это НЕЧТО имеет огромную ценность. Для всех. Неужели Зяма где-то нашел кувшин с живой водой, некий элексир бессмертия?

Что ж, возможно. Тогда следующий вопрос: если это так, почему сам полез в петлю?

Господи, что я несу? Какая вода, какой элексир!? Бред сивой кобылы. Таких вещей в природе не бывает.

Или, если быть сдержанным оптимистом, их еще не нашли.

Но что за вещь имел Зяма, которая вызвала такой огромный интерес у стольких разных людей и организаций? Этих "заинтересованных" субъектов по моим скромным подсчетам было четыре: некая шайка-лейка, спустившая на меня киллера и капитана Витренко, СБУ, УВД и мафиозная группировка Грача.

Не хило…

Мне вспомнилась старинная украинская поговорка, наиболее подходящая к данному моменту – "Не тратьте силы, кум, спускайтесь на дно". Я такой пресс не выдержу. Это точно. И главное – я сном-духом не ведал, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор.

Да ну его все!.. Я посмотрел на окно – уже вечерело. Пойду в кабак и напьюсь, подумал я обречено. Нужно только привести себя в божеский вид и переодеться.

Покидая душевую кабину, я почему-то вспомнил про Илону. Интересно, она уехала домой или до сих пор страдает от неразделенной любви?

Зайти к ней, не зайти… Зайти, не зайти… Эта мысль не давала мне покоя, пока я облачался в джинсы и тенниску (как я успел понять, в ресторан "Юбилейной" можно было идти в демократичной одежде).

Нет, все-таки зайду! Я бодро поднялся на пятый этаж и постучал в дверь ее номера. Тишина. Я еще раз выбил барабанную дробь на полированной древесине – опять ничего. Неужто уехала? И даже не попрощалась. Ах, эти женщины…

Я спустился вниз и уже направил стопы в ресторан, как тут меня словно что-то дернуло изнутри.

Решительно развернувшись, я подошел к дежурному администратору (или администрессе? администраторша звучит вульгарно) и спросил:

– В пятьсот двадцатом жила девушка. Она еще не уехала?

Женщина одним быстрым движением руки поправила прическу, кокетливо улыбнулась и ответила:

– Скорее нет, чем да.

– То есть?

– Ключа на месте не наблюдается.

– Значит, она может быть в номере…

– Или за сотню километров отсюда.

– Вы изъясняетесь загадками. Не проще ли посмотреть ее карточку?

– Не кипятитесь. У нас нередко бывает, что ключи уезжают вместе с постояльцами. Или они оставляют их коридорным. А карточку мы сейчас посмотрим…

Все также мило, и не без кокетства, улыбаясь, администратор (между прочим, симпатичная женщина лет тридцати пяти) быстро нашла карточку Илоны и просмотрела записи.

– Вчера она продлила срок проживания еще на три дня и заплатила наперед. Так что пока она наш клиент.

– Спасибо, – поблагодарил я сумрачно.

– Галина Николаевна просила вас позвонить ей домой, – неожиданно сказала таинственным тоном администратор.

Блин! Теперь я вспомнил, что и эта молодуха была на моих "смотринах", устроенных Галюней в ресторане.

Ну все, с этого момента сплетни начнут размножаться, как мухи-дрозофилы.

Похоже, ко мне все-таки пришла слава. К сожалению, она выбрала для этого самый неподходящий момент.

Чему я не очень удивился – все мои дела всегда шли через пень-колоду.

Я снова поднялся на пятый этаж с твердым намерением во чтобы-то ни стало проникнуть в номер Илоны.

Что-то меня беспокоило. Возможно, нехорошее предчувствие; или я опять начал погружаться в шизоидное состояние.

Что, в общем-то, было не удивительно – все бумагомараки, сиречь, писатели, имеют сдвиг по фазе, потому как любые творческие способности в принципе противоестественны. Я уже не говорю о гениальности.

Человек должен жить простой жизнью, в согласии с окружающей средой, как он и был изначально задуман.

Его дело размножаться, заниматься физическим трудом или охотиться, чтобы прокормить себя и свою семью, в крайнем случае, возводить жилища, потому как пещер на всех не хватает. Но ни в коем случае не мудрствовать, изобретая разные теории, ведущие род человеческий к вырождению и гибели.

На мой настойчивый стук в дверь пятьсот двадцатого номера мне опять ответила тишина. Однако я готов был побиться об заклад, что внутри кто-то есть.

– Илона, открывай! – Приблизив губы к двери, рявкнул я со всей дурью. – Это я, дорогая, Стив.

Ни привета, ни ответа. И тем не менее, тем не менее…

Весь во власти подозрений и дурных мыслей, я бросился к комнате, в которой обретались коридорные. Там находилась женщина в годах с краснощеким лицом сварливой кумушки.

– Здравствуйте! – выдохнул я. – Откройте, пожалуйста, пятьсот двадцатый номер.

– Мням-мням… Вы там живете? – спросила она, невозмутимо жуя булочку с кровяной колбасой.

– Нет. Там живет одна девушка. Она не откликается на стук в дверь. Боюсь, что ей плохо.

– Девушка… Буль-буль-буль… – Коридорная опрокинула в горло пластиковую бутылочку с "пепсиколой". – Не откликается… А может, она не желает с вами говорить?

– Может быть и так, – сказал я раздраженно. – Нужно проверить. Она очень больна, – соврал я, не моргнув глазом. – Вдруг, ей стало плохо. Если она умрет, то в этом будет доля и вашей вины, – пустил я в ход свой последний козырь.

Пардон – предпоследний. Не согласись эта старая курва открыть номер, я бы ее придушил. Не на всю оставшуюся жизнь, а чуть-чуть, ненадолго, – чтобы забрать у нее запасной ключ от номера.