Прощальный поцелуй - Тасмина Пэрри

Она воспользовалась моментом, чтобы тоже получше рассмотреть его. Выглядел он скорее как стареющий театральный герой-любовник, а не как отец одного из ее друзей.

– А «Талискер» делают на той же улице, где я родилась, – немного нервничая, сказала она.

– Остров Скай?

Она кивнула, радуясь, что удалось найти хоть что-то общее с этим богатым и вызывающим у нее страх человеком, и продолжила:

– Вот почему во вкусе этого виски чувствуется дымок. Почва на острове очень торфянистая.

– Нет, мне это положительно нравится! – подмигнув ей, сказал Шах. – Девушка, которой все известно о виски со своей родины.

Затем он переключил внимание на сына:

– Кстати, хорошая статья получилась про выставку ККИ. Я и не знал, что у Розамунды Бейли настолько интересное прошлое.

– Эбби как раз работает в ККИ. И это она отыскала ту фотографию, «Последнее прощание», в своем архиве.

– Так вы, оказывается, еще лучше, чем я думал!

– Выходит, вы знакомы с Розамундой? – спросила Эбби.

– Знаком?! – воскликнул Шах, щуря свои темные глаза, и хмыкнул. – Эта чертовка портила мне жизнь добрых семь лет. В ее колонке, этой импровизированной трибуне левых, я был ее любимым предметом нападок, мальчиком для битья, и все потому, что я заработал немного денег и смог стать членом парламента. Она всячески пыталась смешать меня с грязью. И мне понадобилась целая конюшня собственных газет, чтобы защитить свою репутацию.

Эбби знала про лорда Шаха если не все, то достаточно, чтобы понимать, что его восхождение было не «из грязи – в князи». Его отцу в 50-е годы принадлежала весьма успешная рекламная компания, и хотя начинал Эндрю на Флит-стрит с самых низов – некрологи, опросы общественного мнения, сбор материалов, проверка фактов, – он смог выкупить небольшую сеть местных печатных изданий, когда его отец умер, завещав ему неожиданно крупное состояние.

Деньги семьи стали для Эндрю Шаха стартовой площадкой, но сделать из нескольких газетенок настоящую издательскую империю он не смог бы, не обладая железной деловой хваткой. Когда в начале 70-х была выставлена на продажу увядающая «Кроникл», он быстро купил ее, реанимировал, а через пять лет выпустил еще одну, однотипную газету – таблоид «Пост».

– «Правый фигляр», «капиталистическая свинья», – продолжал ворчать Шах. – Это далеко не все прозвища, которыми она меня награждала. Никогда не забуду, как однажды она написала, что я нанес демократии в нашей стране больший урон, чем Муссолини в Италии в тридцатые годы.

– И ты не подавал на нее в суд? – спросил возмущенный Эллиот.

– Это только усугубило бы ситуацию, – сказал Шах, сокрушенно качая головой. – Все, что мне оставалось, – это повторять кое-какие сплетни о ней, гулявшие в народе в шестидесятые.

– Сплетни? – переспросила Эбби.

– Тогда всех журналистов с Флит-стрит поголовно подозревали в том, что они являются шпионами или ставленниками Советов. И Розамунда Бейли была одной из них.

Эбби смотрела на него широко открытыми глазами.

– Но это, конечно же, не так?

– Не будьте такой наивной, Эбби! – улыбнулся старик. – То, что, когда вы познакомились с ней, она вам понравилась, еще не означает, что она святая. В свое время я был знаком с диктаторами, уголовниками и главами корпораций, которые, и глазом не моргнув, вместо завтрака глотали чужие компании. И, можете мне поверить, большинство из них при общении были само очарование. Собственно, именно благодаря этому они и стали теми, кем стали.

Он снова переключился на своего сына:

– Послушай-ка, Эллиот. Я только что говорил с Полом о том, что нам в «Кроникл» нужно больше таких снимков, как это «Последнее прощание». Душещипательного характера. Не знаю, как ты, но меня уже тошнит от чтения всяких скверных новостей во влиятельных газетах. А все эти так называемые новостные веб-сайты гребут деньги лопатой, размещая у себя фотографии симпатичных котят. Подумай, что здесь можно было бы предпринять. И вы тоже, мисс Гордон. У вас, безусловно, есть чутье на хороший сюжет. И еще: додавите моего сына, пусть откроет ту заветную бутылку «Талистера», и мы посмотрим, что можно сделать для вашей дальнейшей карьеры.

Тонкий лучик утреннего солнца медленно прополз по полу, дюйм за дюймом поднялся на постель и наконец добрался до лица Эбби. Когда он коснулся ее глаз, она вздрогнула, зажмурилась и тихо застонала. Потом попыталась загородиться подушкой, но было поздно: она проснулась. Точнее, к ней вернулось сознание. Потому что проснувшийся человек, по идее, бодрый, отдохнувший, взгляд его горит и сам он готов встретить новый день, Эбби же в данный момент ни одному из этих критериев не соответствовала.

– Уфф, – прошипела она сквозь зубы и, прижав руку к виску, попыталась сесть и сфокусировать взгляд на деталях интерьера. Когда ей это в конце концов удалось, сердце у нее оборвалось, поскольку находилась она явно не в своей спальне. И даже не в своем доме. – О нет! – прошептала она, а в памяти вихрем пронеслись обрывочные картинки: бесконечные коктейли, пятидесятилетний виски, как они хохотали со Сьюз, как она танцевала с Эллиотом, потом с Эндрю Шахом. Господи, танцы на диване! А потом… темнота, провал в памяти.

Сердце гулко и тревожно стучало в груди, и Эбби быстро оглядела себя: нет, она была полностью одета, а рядом не было следов присутствия Эллиота или другого мужчины. Комната для гостей в доме Эллиота? Декор, похоже, соответствовал стилю дома – все дорого и элегантно, – но уверенности, что она в доме Эллиота, не было. Теперь она уже вообще ни в чем не была уверена.

Внезапно ее охватило острое желание немедленно убраться отсюда. Она резко поставила ноги на пол, но тут же замерла, потому что перед глазами закружились яркие огни, а в голове начала пульсировать тупая боль.

– Ох! – только и смогла произнести она.

«Интересно, сколько же вчера было этих коктейлей?» – подумала Эбби, мысленно проклиная бармена Марко. Все они были такими вкусными, что просто невозможно было отказаться, когда их ставили перед ней.

Она рывком встала на ноги и, покачнувшись, схватилась за столик. Тут она заметила весьма красноречивую деталь: кто-то предусмотрительно оставил на столике рядом с кроватью стакан воды. «Ну, это точно не я сделала, хоть в этом-то можно быть совершенно уверенной», – подумала она.

Из всего этого можно было сделать вывод, что ночью кто-то о ней позаботился. Кто же укладывал ее спать, а потом еще и воды оставил, чтобы она могла бороться с похмельем? Эллиот? От мысли, что с ней обращались как с каким-то недееспособным инвалидом, ей стало еще хуже.

На миг Эбби почувствовала разочарование оттого, что она по пьянке не поприставала к Эллиоту, – по крайней мере она такого за собой не помнила. А что, если она все-таки набрасывалась на него, а он ее отшил? Пытаясь хоть что-то вспомнить, она крепко зажмурилась, но перед мысленным взором была лишь кромешная темнота.