Никто, кроме нас. Помощь настоящего врача для тех, кто старается жить - Александр Леонидович Мясников

Як для тибетца – это всё! Как верблюд – «корабль пустыни», так як – основа жизни на высокогорье. Прекрасно приспособленное к горам и морозам, мощное животное питается скудной травой (с трудом подходит это название к низкорослым редким желтоватым стебелькам) и лижет соль, проступающую на камнях.

Во-первых, для тибетцев як – это еда. Они не едят ни рыб, ни птиц, ни каких-либо кроликов (кроликов тут не видел, а вот сурков – море!). Дело в религии: убивать нельзя! Ну, а если очень кушать хочется, то можно, но с минимальными потерями. И правда: расти тут ничего не растет, а як размножается весьма охотно. Одна душа – полтонны мяса! Хватит на всех и надолго! А рыбка или курица – та же душа, а еды – полкило! Во-вторых, тепло. Около каждого дома заботливо уложены сухие навозные лепешки – своеобразные дровницы… Как я уже говорил, ни дров, ни хвороста здесь нет за неимением кустов и деревьев! Это в Исландии хорошо: все дома отапливаются кипятком из натуральных горячих источников, а тут?!

В-третьих, одежда. Природа одарила яков густой длинной шерстью. Тибетцы из нее вяжут грубые, тяжелые, но удивительно теплые свитера и накидки.

Четвертое – транспорт. Мощные выносливые животные могут часами идти по поднебесным горам с тюками груза (нам, правда, не достался…).

Пятое – освещение. Вытопленный жир яка в плошке с фитилем – традиционный светильник. Непременный атрибут любого тибетского храма.

Помимо нехватки воздуха подошла еще одна беда: объяснимая, но не ожидаемая (что с новичка взять!). Невероятная сухость воздуха (высокогорье и холод) моментально превратила слизистую носоглотки в хрупкий пересушенный пергамент. Нос сразу закровоточил и у меня, и у сына. Он быстро забился тромботическими массами, и дышать приходилось только ртом, смачивая его или водой из ручья, или снегом, который уже появился кое-где вокруг. При попытке высморкаться тромбики отходили, и из носа рекой начинала вытекать кровь. Причем ночью такая же ситуация: спать приходилось с комками туалетной бумаги в ноздрях, чтобы не залить спальник кровью. Семнадцать километров первого дня мы шли до темноты. Уже в сумерках подошли к месту ночлега. Огромный шатер с очагом служил и кухней, и столовой, и спальней. Раньше если в нем не хватало мест, надо было идти еще километр в монастырь за горной речкой – там никогда не отказывают в ночлеге (это последний монастырь на этой тропе; дальше дорога пойдет резко вверх). Теперь рядом с шатром возвели двухэтажное здание – гестхаус, рассчитанный на паломников из Индии. Индусы, как правило, дальше в гору не идут, а с этой точки великолепно виден Кайлас – до него рукой подать. Гестхаус пока недостроен, пахнет новыми стройматериалами, что явно снижает очарование этого места.

По дороге я все прислушивался к себе: не шевельнется ли то особое чувство, которое я испытал на том священном озере? Но нет, одышка, кровоточащий нос и усталость занимали все мои мысли и силы. Скалистая гряда отгораживала от тропы Кайлас, который лишь изредка показывал свою верхушку. Когда мы подошли к ночлегу, сопровождающий показал на двугорбый хребет прямо передо мной и сказал: «Вот, между этими двумя вершинами – Кайлас, он тут совсем рядом».

Но было темно, и хотя мы стояли прямо у подножья, ночной туман (или это были низкие облака?) свел видимость к нулю. Я даже и не расстроился, так как буквально падал от усталости. Утром выход был намечен на шесть утра, сильно затемно; в этот день предстоял самый тяжелый и протяженный маршрут. Я вышел из палатки и посмотрел в сторону Кайласа. По-прежнему стояла полная темнота и ничего не было видно.

Но какой-то звоночек во мне, видимо, прозвучал: я продолжал стоять и всматриваться в темноту. И вдруг откуда-то из-за хребтов пробился первый лучик восходящего солнца, и в обрамлении абсолютно черных гор стал проявляться белоснежный Кайлас! В темноте передо мной стали проступать его контуры, еще закутанные в обрывки то ли туч, то ли облаков. И опять повторилось ощущение, что смотришь на раздевающуюся прекрасную девушку… И тут же прошло – накатила волна страха: в тумане в обрамлении темных гор светлые белые пятна стали складываться в лики людей, которых я любил и которые уже ушли… Последним была моя Марго – полусобака-получело-век, белая азиатская овчарка, после смерти которой я не могу отойти до сих пор. Еще мгновение – и все прошло: облака/ туман опять сгустились, а луч света переместился так, что там, где только что Кайлас устраивал передо мной жутковатый просмотр моей души, опять было темное пятно. А тут и сын подошел:

– Чего стоишь? Там ждут уже, идти надо!

Я осторожно его спросил:

– Видел Кайлас сейчас?

– Нет, темно же!

Я пошел, но вот с той минуты это внутреннее ощущение вибрации, «звоночка» больше меня не покидало! Вроде ничего не происходило, но я чувствовал, будто я обхожу атомный реактор! Радиацию ведь тоже не каждый прибор может регистрировать. Я где-то вычитал: «Для Просвещенного Кайлас – это хрустальный дворец, усыпанный бриллиантами, для Ищущего – священная гора с начертанными на ней знаками, для обычного человека – просто скала и лед…»

Возможно, я излишне впечатлительный, возможно, гипоксия и усталость сыграли со мной злую шутку с галлюцинациями, но я-то знаю, что я знаю, только думать об этом буду теперь только про себя.

Второй день начался сразу с крутого подъема. Я смотрел на тропу, которая, извиваясь, уходила все выше и выше, на ритуальные флажки наверху и думал: «А как я, собственно, туда взойду?!» Подниматься пришлось несколько часов. Скажу сразу: неподготовленному человеку совершать такой подъем на высокогорье крайне опасно! Если бы еще тропа шла полого, постепенно – другое дело… А так – сердце выскакивает из груди, дышишь так, что кажется, еще чуть-чуть – и ты выплюнешь все легкие. Плюс эта кровь из носа! Шел только на морально-волевых качествах, был момент, когда подумал – все, сейчас помру! Но шел! Сопровождающий тибетец хоть и устал, но к горной болезни был абсолютно нечувствителен – ему, наоборот, внизу плохо! Он подождал меня у плоского камня, на который я повалился, хрипя и вяло матерясь. Перед нами было довольно обширное темное пятно, усыпанное каким-то мусором, пустыми баллончиками с кислородом (я их и не брал – только дразнить себя!) и какой-то шерстью. Я присмотрелся и увидел, что это не шерсть, а волосы.

«Что это?» – спросил.

Ответ был неожиданным. Это оказалось место «небесного погребения». Если на тропе погибает кто-то из местных паломников, то его прямо тут и хоронят так, как принято на Тибете. Из стойбища яков приходит специальный человек, рубит покойного на кусочки и оставляет на съедение птицам. Те быстро объедают все до косточки, сами эти косточки собираются и перемалываются на корм тем же якам, а вот волосы никому не нужны, вот они и валяются!

Я довольно быстро вскочил и пошел в гору, даже чуть быстрее обычного. На вершине оказался неожиданно. Шел, надсадно дыша и упершись взглядом в землю, как вдруг увидел, что тропа пошла вниз! Все, я на высоте 5630 м над уровнем моря! Я посмотрел вокруг – пейзаж, похожий на декорации к «Игре престолов»: заледеневшие скалы, замерзшие озерца, безжизненные ущелья. И чувство радости – я смог, живой, теперь только вниз!!! Я еще задержался на перевале – пытался поймать «то» чувство. Того, сокровенного, больше не было, но ощущение нахождения рядом с ядерным реактором сохранялось очень отчетливо. Я в очередной раз повторил просьбу о здоровье себе и близким, о здоровье всех и о мире во всем мире – и начал спуск. Он был достаточно крутой; несколько раз я даже падал, цепляясь руками за камни, чтобы не покатиться вниз. Спуск был значительно живописнее, чем дорога наверх. Наверное, просто появились силы смотреть по сторонам и реагировать на пейзаж! Когда мы дошли до относительно пологого места, я увидел большой горный ручей, разделся, аккуратно зашел в воду, стараясь, чтобы меня не унесло потоком, и долго с наслаждением плескался в ледяных струях! Собственно, на вот этом купании в горном ручье мое свидание с Кайласом и закончилось. Дальше дорога пошла вдоль русла этого самого ручья, который превратился в бурную реку. Тучи сгустились и пошел дождь. Но главное, исчезло вот это ощущение атомного реактора поблизости. И уже не вернулось. Ночевка в очередном гестхаусе от сильной усталости даже не оставила и воспоминаний. В третий день надо было пройти 17 километров по относительно ровной дороге, лишь изредка поднимающейся на какой-нибудь холм. По-прежнему шел мелкий дождь, и пространство между дорогой и небом, казалось, не превышало высоты человеческого роста. Было грустно: я понимал, что свидание с Кайласом больше не повторится, и, кто знает, удастся ли мне испытать пережитые чувства в этой жизни еще раз?!