Сага о Фитце и шуте. Книга 1. Убийца шута - Робин Хобб

Мне показалось, что весь мир вокруг меня замер. Да. Она верила. Я об этом и не подумал, взирая со своей колокольни. Я наклонил голову и поцеловал ее щеку, соленую от слез.

– Так и было. – Я перевел дух. – Я тебе поверю, Молли.

Она сдавленно рассмеялась:

– Ох, Фитц! Да ладно тебе! Не поверишь. Но я попрошу тебя притвориться, что веришь. Только когда мы здесь, вместе. А взамен, когда я не в этой комнате, я буду изо всех сил притворяться, что не беременна. – Она покачала головой, ее волосы коснулись моей щеки. – Уверена, так слугам будет гораздо легче. Не считая Ревела. Наш управляющий, похоже, с огромным удовольствием помогал мне сооружать это гнездо.

Я представил себе Ревела, высокого, худощавого, всегда такого степенного и учтивого со мной. В слова Молли было трудно поверить.

– В самом деле?

– О да. Он нашел ширмы с троецветками и велел их вычистить еще до того, как рассказал мне о находке. Однажды я пришла сюда, а они уже стояли вокруг колыбели. И кружево над ней, чтобы не пропускать насекомых, тоже его затея.

Троецветки. От Пейшенс. Я знал, что иногда их называли «усладой сердца». Я был у Ревела в долгу.

Она встала, мягко высвободилась из моих объятий. Отошла от меня, и я взглянул на нее со стороны. Длинная ночная рубашка мало что открывала, но Молли всегда была фигуристой женщиной. Она отправилась к очагу, и я увидел там на столике поднос с чайными принадлежностями. Я изучил ее профиль. Мне показалось, что она мало изменилась за последние пять лет. Если бы она забеременела, я бы точно это понял. Я оценил ее чуть выдававшийся живот, ее полные бедра и щедрые груди, и внезапно мысли о детях вылетели из моей головы.

Молли бросила на меня взгляд и спросила, держа в руке чайник:

– Хочешь?

И когда она увидела мое лицо, ее глаза медленно распахнулись, а губы изогнулись в грешной улыбке. Эта улыбка подошла бы девушке, на которой из всей одежды была бы только корона из остролиста.

– Ох, еще как хочу! – ответил я.

Встал и направился к ней, она шагнула навстречу. Мы были друг с другом нежны и неторопливы и той ночью спали вдвоем в ее детской.

На следующий день в Ивовый Лес пришла зима: выпал влажный снег, сбил оставшиеся листья с берез и покрыл их грациозные ветки белизной. Всю землю накрыло спокойствием, точно плащом, как всегда случается после первого снегопада. В особняке вдруг началось время дров, горячего супа и свежего хлеба в полдень. Я работал в главном кабинете, в очаге потрескивали яблоневые поленья, горевшие чистым пламенем, когда раздался стук в дверь.

– Да! – крикнул я, поднимая взгляд от послания Уэба.

Дверь медленно открылась, и вошел Ревел. Его куртка обтягивала широкие плечи и тонкую талию. Он всегда безупречно одевался и вел себя учтиво. Управляющий был намного меня моложе, но рядом с ним я чувствовал себя чумазым мальчишкой.

– Вы за мной посылали, помещик Баджерлок?

– Посылал. – Я отложил письмо Уэба в сторону. – Я хотел поговорить с тобой о комнате леди Молли. Те ширмы с троецветками…

В его глазах мелькнуло ожидание моего неодобрения. Он вытянулся во весь рост и взглянул на меня сверху вниз с достоинством, которое всегда излучает по-настоящему хороший управляющий.

– Сэр, если позволите. Этими ширмами не пользовались несколько десятилетий, но они красивые и заслуживают, чтобы их поставить на видное место. Знаю, я действовал без прямого одобрения, однако леди Молли в последнее время казалась… подавленной. До вашего отъезда вы приказали заботиться о ее нуждах. Я так и сделал. Что касается колыбели, то я однажды застал леди Молли, когда она сидела на верхних ступенях лестницы, запыхавшаяся, и чуть не плакала. Колыбель очень тяжелая, сэр, но леди сумела ее далеко протащить сама. Я устыдился того, что она не пришла ко мне и попросту не сказала, что я должен сделать. И потому с ширмами я попытался предвосхитить ее желания. Она всегда была ко мне добра.

Он замолчал. Хотя явно у него было еще многое, что сказать мне, тупоумному и жестокосердному, каким я определенно ему казался. Я посмотрел управляющему в глаза и негромко произнес:

– Она такая и со мной. Я благодарен тебе за службу ей и нашему дому. Спасибо.

Я позвал его, чтобы сообщить об удвоении жалованья, но теперь этот жест, пусть и правильный по сути, вдруг показался мне торгашеским, и я решил промолчать. Ревел так поступил не ради денег. Он ответил добром на добро. Пусть узнает о нашей щедрости, когда получит ежемесячное жалованье, и сам поймет, в чем дело. Впрочем, такой, как он, не придал бы значения деньгам.

Я негромко прибавил:

– Ты отличный управляющий, Ревел, и мы высоко тебя ценим. Я хочу, чтобы ты об этом знал.

Он слегка наклонил голову. Это был не поклон, а признание.

– Теперь знаю, сэр.

– Спасибо, Ревел.

– Уверен, не стоит благодарностей, сэр.

И он покинул комнату так же тихо, как вошел.

Зима вокруг Ивового Леса становилась все суровей. Дни делались короче, сугробы росли, и ночи были черными и морозными. Мы с Молли заключили перемирие и оба соблюдали его. Это сделало жизнь для нас обоих проще. Я действительно думаю, что больше всего мы нуждались в мире. Ранние вечера я обычно проводил в комнате, которую привык считать кабинетом Молли. Она, как правило, там и засыпала, и я хорошенько ее укрывал, а потом крадучись уходил в собственное логово, где царил привычный беспорядок и дожидалась работа.

Это случилось однажды поздно вечером, когда уже почти наступила середина зимы. Чейд прислал мне очень интригующую коллекцию свитков на языке, весьма похожем на язык Внешних островов. В них было три рисунка, где как будто изображались стоячие камни с маленькими пометками по бокам – возможно, символизирующими направление. Это была одна из тех загадок, что приводили меня в ужас, потому что у меня не хватало зацепок, чтобы ее решить, но все же я не мог оставить ее в покое. Я работал над свитками, перенося на чистый лист бумаги поблекшие рисунки и слова, которые мог перевести, оставляя пустоту на месте всего непонятного. Я пытался уловить общий смысл свитка, но слово «каша» в заголовке напрочь сбивало меня с толку.

Было поздно, и я считал, что бодрствую в доме один. Снаружи валил мокрый снег, и я задернул пыльные шторы, отгородившись от ночи. Когда дул ветер, снежные хлопья тихо ударялись о стекло. Я рассеянно спросил себя, не заметет ли нас к утру и не превратится ли мокрый снег в ледяную корку на виноградных лозах. Я резко поднял голову, когда мой Дар проснулся, и миг спустя дверь приоткрылась. В щель заглянула Молли.

– Что такое? – спросил я, и от внезапной тревоги вопрос прозвучал резче, чем я намеревался.

Я не мог вспомнить, когда в последний раз она искала меня в моем кабинете.

Молли вцепилась в дверной косяк. На миг она замерла, и я испугался, что обидел ее. Потом она сдавленно проговорила: