Сага о Фитце и шуте. Книга 1. Убийца шута - Робин Хобб

– Я здесь, чтобы нарушить слово.

– Что?

– Я больше не могу притворяться, что не беременна, Фитц. Я рожаю. Ребенок появится на свет сегодня ночью. – Она слабо улыбнулась, стиснув зубы. Миг спустя внезапно глубоко вздохнула.

Я уставился на нее.

– Я уверена, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – Я почувствовала первые схватки несколько часов назад. Я выждала, пока они не стали сильными и последовательными, чтобы не сомневаться. Ребенок движется, Фитц. – Она замерла.

– Может, дело в плохой еде? – спросил я. – Соус, который подали к баранине за ужином, показался мне очень пряным, и, возможно…

– Меня не тошнит. И за ужином я не ела, если ты не заметил. Я рожаю. Да благословит всех нас Эда, Фитц, я родила семерых детей и дважды перенесла выкидыш. Тебе не кажется, что я понимаю, что чувствую сейчас?

Я медленно встал. На ее лице была тонкая пленка пота. Возможно, ее бред усилился от лихорадки?

– Пошлю за Тавией. Она может отправиться за лекарем, пока я помогу тебе улечься в постель.

– Нет, – резко проговорила Молли. – Я не больна. Лекарь мне не нужен. А повитуха не придет. Она и Тавия считают меня помешанной, в точности как ты. – Она вдохнула и задержала дыхание. Закрыла глаза, сжала губы и вцепилась в косяк еще сильнее, даже костяшки побелели. После долгой паузы она проговорила: – Я справлюсь сама. С другими родами мне всегда помогал Баррич, но я могу все сделать одна, если придется.

Неужели она и впрямь хотела меня уязвить так сильно, как у нее вышло?

– Давай помогу дойти до детской, – сказал я.

Взял ее за руку, почти ожидая шлепка, но Молли вместо этого тяжело оперлась на меня. Мы медленно шли через темные коридоры, трижды останавливались, и я подумал, что мне, возможно, придется ее нести. С ней что-то пошло совершенно не так. Волк во мне, дремавший так долго, встревожился из-за ее запаха.

– Тебя вырвало? – спросил я. – Лихорадка есть?

Она не ответила ни на один вопрос.

Чтобы попасть в ее комнату, понадобилась вечность. Внутри горел огонь в очаге. Было тепло; может, даже слишком. Когда Молли села на низкую кушетку и застонала от внезапного спазма, я тихо сказал:

– Могу принести тебе слабительный чай. Я правда думаю…

– Я рожаю, произвожу на свет твоего ребенка. Если не можешь ничем помочь, оставь меня! – свирепо ответила Молли.

Я не мог такое вынести. Я встал со своего места рядом с ней, повернулся и дошел до двери. Там я остановился. Я никогда не узнаю почему. Возможно, я чувствовал, что присоединиться к ней в безумии будет лучше, чем отпустить ее туда одну. Или быть может, присоединиться к ней будет лучше, чем остаться без нее в разумном мире. Позволив любви руководить собой, я сказал совсем другим тоном:

– Молли. Скажи мне, что тебе нужно. Я никогда этого не делал. Что мне принести, что сделать? Может, позвать кого-то из женщин, чтобы помогли тебе?

Ее мышцы были напряжены, когда я спросил; она ответила после короткой паузы:

– Нет. Не нужны мне они. Будут только хихикать и глупо улыбаться, глядя на старую дуру. Так что здесь мне понадобишься только ты. Если в тебе найдется воля, чтобы мне поверить. По крайней мере, в этой комнате, Фитц, сдержи свое слово. Притворись, что веришь мне. – У Молли опять перехватило дыхание, и она согнулась пополам, держась за живот. Прошло немного времени, и она проговорила: – Принеси таз с теплой водой, чтобы искупать ребенка, когда он появится на свет. И чистую ткань, чтобы обсушить его. Кусочек бечевки, чтобы перевязать пуповину. Кувшин холодной воды и чашку для меня. – Она опять сложилась пополам и издала долгий, низкий стон.

Так что я ушел. В кухне я наполнил кувшин горячей водой из котла, который всегда держали на краю очага. Вокруг меня был уютный, знакомый беспорядок ночной кухни. Огонь пыхтел сам по себе, в кадушках медленно подымалось тесто для завтрашнего хлеба, в глубине очага исходил ароматом котелок с коричневым говяжьим бульоном. Я нашел бочку и наполнил большую кружку холодной водой. Взял из стопки чистое полотенце, отыскал большой поднос и сложил на него все. Немного постоял, вбирая спокойствие кухни, где каждый предмет был для чего-то нужен, отчего и она казалась воплощением здравомыслия в этот тихий час.

– Ох, Молли!.. – сказал я молчаливым стенам. Потом собрал всю храбрость, как будто обнажая тяжелое лезвие, поднял поднос, перехватил его поудобнее и пустился в путь через тихие залы Ивового Леса.

Отворив незапертую дверь плечом, я поставил поднос на стол и подошел к кушетке у камина. В комнате пахло потом. Молли молчала, уронив голову на грудь. Неужели после всего, что случилось, она заснула у огня?

Она сидела на краю кушетки, широко расставив ноги, ее ночная рубашка была задрана до бедер. Руки, сложенные ковшиком, покоились между коленями, и в ладонях лежал самый маленький ребенок из всех, каких мне доводилось видеть. Я зашатался, чуть не упал, а потом рухнул на колени, не сводя с него глаз. Такое маленькое существо, в потеках крови и чего-то похожего на воск. Глаза ребенка были открыты. Я спросил дрожащим голосом:

– Это дитя?

Молли подняла глаза и уставилась на меня с терпением, выработанным за годы: «Любимый мой тупица». Невзирая на изнеможение, она мне улыбнулась. В ее взгляде были триумф и любовь, которой я не заслуживал. Никакого упрека за мои сомнения. Она негромко проговорила:

– Да. Она наше дитя. Наконец-то с нами.

Маленькое существо было темно-красным, от его живота к последу на полу, у ног Молли, вилась бледная пуповина.

Я попытался вдохнуть и закашлялся. Чистейшая радость столкнулась с глубочайшим стыдом. Я сомневался в Молли. Я не заслужил этого чуда. Жизнь меня накажет, я в этом не сомневался. Мой голос звучал по-детски, когда я взмолился, вопреки всему происходящему:

– Она живая?

Молли с безмерной усталостью ответила:

– Да, но она такая крошечная. Вполовину меньше амбарного котенка! Ох, Фитц, как такое может быть? Такая долгая беременность, и такое маленькое дитя! – Она втянула воздух, дрожа и отказываясь лить бесполезные слезы. – Принеси мне таз с теплой водой и мягкие полотенца. И что-нибудь, чтобы перерезать пуповину.

– Я сейчас!

Я все принес ей и поставил у ног. Ребенок все еще лежал в ладонях у матери и смотрел на нее. Молли провела кончиком пальца по ротику девочки, потрогала ее щеку.

– Ты такая спокойная, – сказала она, и ее пальцы передвинулись к груди ребенка. Я увидел, как она их прижимает, нащупывая бившееся там сердце. Молли посмотрела на меня. – Как сердечко у птички, – сказала она.

Малышка чуть завозилась и сделала глубокий вздох. Внезапно она задрожала, и Молли прижала ее к груди. Посмотрела в маленькое личико и сказала:

– Какая же ты маленькая. Мы тебя так долго ждали, мы ждали годы. И вот ты пришла, и я сомневаюсь, что ты продержишься хоть день.