Мемуары Ведьмы. Книга вторая - Кати Беяз

Дедушка вскочил на ноги, торопливо поднимая меня за руки, и мы снова побежали догонять красную звёздочку.

Уже пару месяцев меня мучили приступы нестерпимой головной боли. Обычно очередной приступ именно так и начинался: с внезапной сонливости и жара во всем теле. Затем в голове непрерывной очередью маленьких молоточков нарастал стук, перетекая в боль, которая уже очень скоро становилась нестерпимой. Ее можно было сравнить с битым стеклом, которое вонзалось в плоть изнутри своими острыми краями при моем малейшем движении.

Первый диагноз звучал, как приступы мигрени. Врачи назначали мне таблетки, холодные компрессы и даже уколы, из чего последнее помогало больше всего остального. Бабушка же каждый вечер заваривала мне особый лечебный чай, и поначалу я довольно хорошо после него засыпала. Со временем приступы не учащались, однако становились мучительнее.

Моя боль полностью подавляла бабушку. Я видела ее немой укор себе за то, что она когда-то решила показать мне весь этот мир магии.

— Возможно, — говорила она, — ты была к этому не готова…

Я с ней была в корне не согласна, однако и обнаружить в прошлом другую причину заболевания толком не могла. Возможно, всему виной была моя излишняя впечатлительность. Как знать. Тем не менее, кроме альтернативной медицины мы регулярно ездили к врачу в надежде, что причина мигреней вскоре выявится, и найдется более продуктивное лечение. Что ж, причина, судя по всему, выявилась, не принеся долгожданного облегчения.

Я никогда не видела свою бабушку в слезах, кроме, пожалуй, последних двух раз в больнице. Доктор просмотрел на свет большие прозрачные снимки, где был виден мой череп, а потом попросил меня выйти в коридор и позвать его ассистентку Ларису Петровну. Так и не найдя ее и вернувшись обратно, я обнаружила маму, обнимающую бабушку за плечи. Она громыхала плачем в ее вязаную кофту, которая и так уже изрядно намокла. Затем увидев меня, она всхлипнула моё имя и крепко обняла.

— После зимы я перееду к вам жить, — задыхаясь от слез, произнесла она, — прости меня, прости… — повторяла она, уткнувшись уже в мое плечо.

Бабушка молчала и смотрела в пол. По ее сухим щекам двумя ручьями бежали слезы, которые она тут же торопливо ловила, вытирая насухо. Затем она, наконец, посмотрела мне в глаза и широко, но совершенно неестественно, заулыбалась. Я поняла, что дела мои плохи.

Меня полностью освободили от школы, и дедушка, набрав учебников в библиотеке, начал заниматься со мной дома. Надо сказать, он оказался прекрасным учителем. Я обожала его оригинальные и невероятно понятные объяснения. Терпению его не было предела, и если он замечал, что я начинаю скучать, то тут же изучаемый материал украшался шутками и забавными историями из жизни. Ко всему, я теперь всегда была под их непрерывным надзором. Меня практически не оставляли наедине с собой, что эмоционально возвращало в совсем еще детские годы и порой заставляло вести себя по-настоящему глупо.

Сейчас мы бежали по снегу. Боясь прервать его мальчишеский задор и снова все омрачить своей болезнью, я всеми силами старалась не выдать нарастающую боль. Но с каждым последующим шагом я все больше чувствовала, как моя голова наливается свинцом и заполняется острыми осколками стекла. Все попытки были тщетны, и уже в следующий момент мне стало невыносимо смотреть на снег. Мои маленькие тяжелые молоточки один за другим уже во всю стучали, все обозримое пространство окутал ореол черноты, а к горлу подкатило ненавистное ощущение тошноты.

Я остановилась, и, не поднимая головы, рухнула в снег. Дедушка, не медля ни секунды и не задавая ни одного вопроса, схватил меня на руки и понес домой. Когда я опрокинула голову на его руку, мне стало на мгновение легче, но затем уже каждый его шаг на живую резал плоть в моей голове. Пронизывающая боль ударила через шею в затылок, прошла ветками по лбу и вынудила открыть глаза. Я увидела небо и белое облако пара от его дыхания. В мороз звезды казались необычайно яркими, и как раз сегодня дедушка мне рассказывал, сколько они живут. Какое ничтожное время нашей жизни в сравнении с жизнью этих гигантов. Как далеки мы друг от друга, и если кто-то из нас умрет, то мы никогда не узнаем об этом. Если прямо сейчас одна из звезд погасла, я никогда этого не увижу. Ни мои дети, ни внуки, ни правнуки. Возможно, когда эта сверкающая точка выключится на небосклоне, на Земле уже будет некому на нее смотреть.

Я услышала скрип калитки и встревоженный голос бабушки:

— Вася, ты чего?

— Да ничего…

— Куда ходили?

— НЛО смотреть…

— Чего смотреть?

— Неопознанный Летающий Объект!

— Зачем?

— Затем, Валя… Затем… Завари ей свой чай!

Моя мягкая подушка впилась сотней осколков, а когда я уже было свыклась с ними, меня подняли пить травяной чай и какой-то порошок, растворенный в воде. Я лежала в сумраке комнаты, скованная болью и слышала, как они тихо о чем-то разговаривают. Эти три слова «Неопознанный Летающий Объект» крутились в моей голове. «Неопознанный летающий Объект», пока я не уснула.

Я снова шла по хрустящему снегу босиком, не ощущая холода и боли, что являлось невыразимым счастьем. Жить без боли — есть то благо, которое почти никто не ценит и не понимает на протяжении всей своей жизни, пока в голове не поселятся сотни осколков стекла. То простое ощущение, которым так многие обладают от рождения, то самое, что однажды потеряв, ты никогда ни на что больше не променяешь. Не ощущать ежесекундную боль было настоящим даром, непередаваемым счастьем, когда все в этом мире преображалось и наполнялось новым смыслом, более правильным, более естественным.

Так вот, я шла по снегу в сторону леса, ощущая приятный морозный ветер. Он не колол мне глаза и щеки. На моё удивление он, напротив, словно наполнял силой и бодростью. Снег все так же блестел и смягчал каждый мой шаг, даря какую-то дополнительную легкость. Вдруг я заметила его слабое свечение невероятно яркого голубого цвета. Этот ободок был различим абсолютно везде: под моими ногами, в очертаниях сугробов, он даже обрамлял снежок в моей руке, еле заметно пульсируя и напоминая утонченную линию слабого голубого пламени. Взглянув на поле снова, я поразилась, как преобразился снежный покров вокруг меня. Однако подняв свои глаза на стену густого леса, я буквально остолбенела от представившей взору картины. Над черными силуэтами высоких Сосен сверкало яркое лазурно зеленое северное сияние. Застыв в изумлении, я не могла не отметить такого удачного стечения обстоятельств, когда это небесное явление возникало прямо над чертой леса, словно коронуя его.

Завороженная увиденным и не отрывая взгляда, я приблизилась к Соснам, обнаружив, что это невероятное свечение исходит прямо от них. Их лапы и ствол слегка поблескивали, направляя свой зеленый огонь ввысь, который и вправду, словно пламя, возвышался чуть пульсирующим столбом над каждым из деревьев. Моя рука невольно потянулась к одному из стволов, и, проникая сквозь зеленую пелену, дотронулась до твердой коры. Все еще, не ощущая, из чего же состоит это северное сияние, которым горят все эти деревья в ночном лесу, я вдруг увидела, как то своим зеленоватым дымком окутывает моё запястье и медленно простирается по руке. Смотря, как завороженная, на свои светящиеся руки, я вдруг поняла, что становлюсь легче. Этот зеленый туман теперь поднимал меня к себе наверх. Словно Сосна протянула мне руку, приглашая взобраться на свою вершину. Я оттолкнулась и взлетела. Воздух показался плотнее, и я, цепляясь за мохнатые снежные ветки, мигом взобралась на самую макушку высокой Сосны. Зацепившись за нее, моё тело подобно флагу на вершине, расположилось почти горизонтально, обозначая направление ночного ветра. Мне вдруг захотелось перевернуться, и поплыть по этим волнам на спине. Обогнув телом ветку, я улеглась под нее, все еще удерживаясь одной рукой подобно поплавку на морской глади. Нерешительно перемещая тело вперед, я нащупала свободной рукой еще одну ветку, на которую смогла уютно улечься. Увидев совершенно преобразившееся ночное небо, я обомлела.