Маленькая рыбка. История моей жизни  - Лиза Бреннан-Джобс

– Нам нужно уехать, – заявила я, когда нашла ее. – Я хочу домой, я переживаю за Стива.

– Почему, солнышко?

– Я слышала, что NeXT развалилась.

– От кого?

– Женщина сказала, что прочитала в газете.

– Какая женщина?

– Одна женщина здесь.

Мое воображение рисовало его сломленным. Он нуждался в нас, пока мы в блаженном неведении проводим дни там, где он не мог нас найти. У него были только мы – только я, – и я его покинула. От угрызений совести у меня тянуло в животе. Я надеялась, что мама не спросит, как разговор зашел о NeXT.

– Давай сначала позвоним, – сказала она.

Телефон-автомат висел на стене здания. Мама опустила туда четвертак и отыскала рабочий номер отца. Я жала на кнопки, сердце рвалось у меня из груди, и я переживала, что на линии сбой.

Отец поднял трубку.

– Алло, – сказала я. – У тебя все в порядке?

– Ага, – ответил он.

– И на работе тоже?

– Да, – ответил он. – А что?

– Ничего, – сказала я.

Потом он сказал, что занят, мы попрощались, но мое горло все еще саднило от того, что казалось отчаянной любовью.

Несколько месяцев спустя мы отправились на презентацию NeXT в концертном зале Дэвис-Симфони-Холл. Отец готовился к ней несколько месяцев, и я знала, что он нервничает, особенно по поводу демонстрации возможностей нового компьютера в режиме реального времени.

По настоянию мамы и Моны я надела синее вельветовое платье, перевязанное на поясе красной лентой, хотя мне самой хотелось пойти в чем-то не настолько консервативном. В Сан-Франциско холодный утренний ветер бил мне в лицо, розовый свет полыхал на стеклянных стенах зданий.

Нам показали, как свернуть в изогнутый проезд, куда не пускали другие машины. Женщина в черных чулках выдала нам ламинированные бейджи на зажимах и провела к нашим местам в первых рядах огромного зала. По обеим сторонам от сцены колыхались и переливались на свету гигантские растяжки, в центре каждой – логотип NeXT. Посередине огромной сцены стояли стол, стул, бутылка воды и компьютер. Когда я представила, что почувствует отец, если презентация провалится на глазах у всех этих людей, мне показалось, будто в желудке плещется кислота. Люди заполняли места позади меня, они предвкушали то, что должно было случиться. Звуки шагов и голосов были приглушенными, не такими, как в большом мире: тысячи плотных бархатных сидений смягчали акустику просторного зала.

К нам подошла Барбара с планшетом в руках.

– Хочешь заглянуть к папе за кулисы?

Мама кивнула. У меня было ощущение, будто взрослые готовились посвятить меня в огромную тайну. Люди в зале наверняка заметили, как я в одиночестве зашагала к сцене. Я чувствовала спиной их взгляды и оттого держалась прямо, ступала осторожно.

Барбара приподняла толстый бархатный занавес, и мне открылось темное пространство, разделенное на бархатные комнаты. Внутри одной из них в окружении других людей стоял отец. Он был в костюме и оттого выглядел солидней обычного. Было не похоже, что он нервничал. Заметив меня, он улыбнулся.

– Удачи, Стив, – сказала я.

– Спасибо, дружище, – ответил он, а потом скрылся в бархатном мраке. Вслед за Барбарой я вернулась в зал. Я переживала, что компьютер откажется работать, и хотела, чтобы он знал, что я все равно его люблю, даже если ничего не получится. В зале загремел «Гимн простому человеку» Аарона Копленда. От неровного ритма духовых инструментов мои нервы оказались на пределе. На своих местах у сцены меня ждали мама, Тина, Мона, отец отца Пол и сестра отца Пэтти. Это был единственный раз, когда я видела Тину в платье и с макияжем на лице. Казалось, она чувствует себя неуютно – слишком высокая, шелестящая, красивая. Я села рядом с мамой.

Наша часть зала потемнела, его зажглась. Он вышел на сцену и выглядел куда более свободным и непринужденным, чем мгновение назад, словно находиться на сцене ему было легче, чем жить. Он сел за стол; изображение с маленького экрана его компьютера проецировалось на экран за его спиной, и я знала, что наступил момент, когда все может пойти прахом, компьютер может зависнуть и опозорить его.

Отец объявил, что в каждом компьютере есть словарь и полное собрание сочинений Шекспира. Он нашел цитату о ручье текучем и книге из «Как вам это понравится». Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о словарях или Шекспире. Потом он создал в окне на экране какую-то трехмерную форму, цилиндр или трубку, в которой прыгала молекула. Под цилиндром он смоделировал виртуальную кнопку, та сжала контейнер, и молекула запрыгала быстрее. Потом он создал другую кнопку, которая добавила тепла. Молекула запрыгала еще быстрее. Все изображения двигались гладко, не дергались, как на моем компьютере, когда я пыталась перетащить их с одного края экрана на другой. Они состояли из куда более мелких пикселей, чем я когда-либо видела на компьютерном экране, и при движении не становились зернистыми. А потом – неожиданно – отец создал еще одну кнопку. Она включала звук: он кликнул по ней, и ритм танцующей молекулы чудесным образом стал слышен в зале, отражался от стен.

– Видите? Вот что мы можем делать с его помощью, – сказал он с нарочитой небрежностью, двигая по рабочему столу окно, в котором был цилиндр – в котором находилась молекула, которая продолжала прыгать. Его голос потонул в громовых овациях. Люди аплодировали стоя. Я тоже с облегчением захлопала. Сработало. Вскоре мы все поднялись с мест.

Отец улыбался, стоя перед нами на сцене, словно ожидал одновременно противоположных вещей: чтобы аплодисменты прекратились и чтобы они продолжались. И в этот миг он принадлежал всем.

♦

В начале пятого класса в своей новой школе я решила, что стану популярной. В старой школе я обращала внимание на популярных девочек, в новой – хотела быть одной из них. Летом перед началом учебного года я нашла в галантерейной лавке большие пластмассовые кольца. К ним можно было прикрепить металлические крючки и получить дешевые сексуальные сережки, что впоследствии станут предметом ожесточенных ссор с мамой, которая сочтет сережки слишком провокационными.

По утрам перед уроками мы с моими новыми подружками собирались в женском туалете в холле и, перегнувшись через раковину желтоватого цвета, делились тушью, лаком для волос, блеском для губ. С помощью лака для волос и воды я превращала свою челку в блестящую волну.

Потом я натягивала мини-юбку – изначально это был шарф-хомут из магазина «Юнитс», но как-то раз в раздевалке я по счастливой случайности нашла ему новое применение – и, наконец, надевала висячие сережки, которые мне не разрешалось носить. Свет отражался от гладкой пластмассы, когда они покачивались в неровном ритме, удлиняя мое круглое лицо и делая его более женственным. Я тихонько запаковывала их в рюкзак вместе со всем остальным, что носить запрещалось.

Та часть меня, что заставляла носить вещи, которые не одобряли взрослые и запрещала мама, пахла губной помадой, лаком для волос и блестела, как дрожащие на ходу сережки. Она была связана с сексом, но не с самим действом, а с возбуждением, которое вызывало осознание и предвкушение чего-то нового – я чувствовала это, будто некую силу. Как будто внутри меня в другое положение неожиданно перевели мощный переключатель.