Практическая магия - Дебора Смит

– Ваша фамилия стала в наших краях легендой, – сказала она.

“Я спас ей жизнь, и она мне благодарна”, – решил Квентин, пока они оба делали вид, что ничего не произошло.

Когда они подошли к Железной Медведице, он долго стоял молча и просто смотрел на нее. Потом Квентин обошел скульптуру кругом, рассматривая, прикасаясь, трогая то одну деталь, то другую, словно его интересовала только конструкция. Урсула отошла в сторону и опустилась на траву в нескольких ярдах от него.

Прежде чем Квентин свернул на просеку среди высоких деревьев и цветов, ведущую к “Медвежьему Ручью”, он четырнадцать часов мчался по скоростному шоссе вдоль Восточного побережья. А теперь ему требовалось время, чтобы изучить местность, почувствовать землю и живущих на ней людей. Ему хотелось знать, кто мог поставить абстрактное творение его отца на своей земле и полюбить его.

Его городской пес, тоже снедаемый любопытством, уселся у бетонного постамента и неотрывно следил за наседками, петухами и цыплятами, гуляющими на птичьем дворе. Петухи смотрели на него, а на наседок Хаммер не произвел никакого впечатления.

Квентин оглядел массивную морду Медведицы, заглянул во всевидящие глаза и неожиданно вспомнил себя ребенком. Он ясно видел, как стоял тогда в гараже Гуцмана, а черная скульптура, еще не законченная, возвышалась над ним. Перед ним снова был его отец, улыбающийся, довольный, с закопченным лицом с белыми дорожками от капелек пота.

– Равновесие, – услышал Квентин его голос. – Главное, найти равновесие! И с этим здесь все в порядке!

Равновесие. Совсем недолго Ричард Рикони был в ладу с собой и с сыном, женой, своей жизнью и их любовью. И вот теперь Квентин не мог отвести глаз от скульптуры. Он хотел помнить отца таким. Ему не терпелось вернуть Железную Медведицу матери.

Квентин повернулся к Урсуле, встретился с ее внимательным взглядом и немедленно спрятал все эмоции за щитом непроницаемости. Он знал о южанах только из книг, фильмов, песен. И теперь, когда Квентин смотрел на женщину, сидящую на зеленой траве фермы, окруженной изумрудно-синими горами, он вдруг почувствовал, как в груди зародилось волнение. Интересно, догадалась ли она, что ему совсем не трудно было бы смотреть на нее так же восхищенно, как она смотрит на него?

Квентин подошел к Урсуле. Она выпрямилась, и он это заметил. Квентин вынул снимок из кармана брюк и показал его женщине. Та взяла фотографию и на мгновение перестала дышать. Они с отцом, счастливые, стояли у ног Медведицы и улыбались.

Урсула оглядела себя, потом подняла глаза на. Квентина, странного человека, который заставил ее на мгновение вернуться в прошлое, испытать противоречивые чувства.

– Вы уверены, что вам не нужен врач? – спросил Квентин.

– Уверена. Я отлично себя чувствую.

– Не возражаете, если я взгляну на рану?

– Смотрите. Если не увидите солнечный свет, значит, все не так уж плохо.

Он издал какой-то странный звук – это мог быть и смешок, – присел на корточки рядом с ней и отвел волосы в сторону.

– Кровотечение прекратилось. Света не видно. – Его пальцы скользнули по шее Урсулы, и он резко отдернул руку. Она глубоко вздохнула и резко встала.

– Спасибо. Теперь я могу идти.

Квентин собирался с духом, чтобы сказать ей, что ему нужно. Он надеялся, что сможет купить Медведицу.

Он должен был отвезти скульптуру матери.

* * *

Мы сидели за кухонным столом и смотрели друг на друга в последних лучах пурпурно-золотого заката, лившихся через окно над раковиной и через дверь, выходящую на заднее крыльцо. Сумерки приукрасили убогую обстановку кухни, придали бронзовый отблеск алюминиевому куполу – крышке для пирога, – оттенили мягкий цвет сосновых полок, сгладили вмятины на старых банках из-под кофе, которые отец покрасил и приспособил под горшки для цветов. Я крепко держала обеими руками изготовленную Ледбеттерами кружку. В моей кружке было вино, у Квентина в маленьком стаканчике из розового стекла, который Лиза-Олениха сделала специально для папы, шотландское виски. Между нами на пластике стола красовались розы, нарисованные Освальдом.

Квентин только что закончил объяснять, что он намерен купить Железную Медведицу и перевезти ее в Нью-Йорк. Он предложил заплатить мне ее рыночную стоимость.

– Это будет от одного до двух миллионов долларов, – сказал он.

Я встала, отошла от стола, стараясь как можно крепче впечатывать босые пятки в старенький линолеум, пытаясь любым способом обрести равновесие.

– Мне необходимо побыть одной. Чувствуйте себя как дома, хорошо? Когда я вернусь, возможно, у меня уже будет ответ.

Квентин встал, на его лице появилось мрачное выражение. Он явно рассчитывал на простую реакцию – шок, радость, быстрое согласие. И он получил бы ее от большинства людей и большинства женщин, если бы они жили в такой развалюхе. Но я выглядела так, словно он меня ударил.

– С вами все в порядке?

– Да. – Я выдавила из себя улыбку и вышла.

“Она какая-то другая”, – подумал Квентин, стоя на заднем крыльце и любуясь горами в лунном свете. Он закурил сигару, разглядывая дикую красоту природы, поражаясь тому впечатлению, что произвело на него место, где скульптура отца по прихоти случая нашла себе пристанище. Интересно, что собой представляет эта Урсула Пауэлл? Еще одна разновидность архитектурного излишества, с которой ему не доводилось прежде встречаться?

Квентин никогда не вмешивался в жизнь других людей. Он делал то, что мог, если требовалась его помощь, и не более того. Показавшаяся поначалу простой поездка приобретала неожиданный оборот. Квентин нахмурился, вернулся в дом, открыл воду и затушил сигару в раковине. Удивленный звуком, раздавшимся из деревянного шкафчика под ней, Квентин открыл дверцу и увидел, что вода стекает в обыкновенное оцинкованное ведро.

Он долго смотрел на него, словно боялся вынести его из опасения заразиться любовью к этой земле в горах и босоногой рыжеволосой женщине, не умевшей просто ответить “да”. Наконец он вынес ведро на улицу, вылил воду, поставил на место и закрыл дверцу. “Я здесь не для того, чтобы наводить порядок в ее жизни, – сказал он самому себе. – С теми деньгами, которые я заплачу ей, она сможет сделать это самостоятельно”.

* * *

Я прошла по темному узкому коридору, где пахло сосной и домоткаными ковриками, в единственную ванную комнату, место сугубо практичное и тесное, расположенную наискосок от открытой двери в кладовку, где на полках выстроились старые керосиновые лампы и ящики с овощными консервами. В кладовке я нашла свечу, спички в банке из-под пекарской соды, которой было не меньше пятидесяти лет, зажгла свечку и вошла в ванную без окон, словно верующий в храм. Свет там не включали уже больше месяца. Выключатель начал искрить, а у меня не было времени заглянуть в книгу с советами по исправлению домашних неполадок и узнать, как его можно починить. Да и потом в темноте мне нравилось гораздо больше.