В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

если не считать некоторых семитических отличий, изредка кое-где еще наблюдаемых. Еврейские семейства в Кайфыне совершенно окитаились и только встреченный нами типичнейший еврей с курчавыми волосами выдает древнюю кровь. Они не исповедуют ни своей религии, ни китайской. Скептики и атеисты. Любопытно, однако, что, как мне тут сказали, их молодежь вся служит в банках.

На месте синагоги находим лужи и пустырь. Из четырех великолепных памятников, описанных десять лет назад, остался уже только один. Ничего нового обнаружить не удалось. Имеющиеся надписи уже опубликованы.

Едем далее. Огромное, несомненно самое красивое здание во всем городе, занято храмом братьев Цзэнов, Цзэн Го-фаня и Цзэн Го-цюаня.

Такие храмы воздвигаются по специальному указу императора, как посмертная честь особо отличившемуся мандарину. Ему приносятся жертвы, чиновники приезжают поклоняться его таблице, создается культ (от которого полшага к обожествлению, возведению в драконы и т. д.). Висят надписи, в которых оба брата сравниваются со столпами, без которых покренилось бы небо, с золотыми стропилами в подводном дворце Дракона и т. п. Их ученик Сюй Чжэнь-вэй, тоже чиновник, вышедший из простого народа, именуется «утесом в середине реки, принимающим на себя основной напор воды», так как он десятки лет служил начальником работ по укреплению русла Хуанхэ. (Подобные храмы весьма характерны для государственного официального культа и очень интересны для историка религии как один из источников, питающих китайскую религию.)

Еще красивее самого храма его задний огромный павильон — летнее пребывание сюньфу (губернатора). Обставлен павильон роскошно, среди прекрасных картин особенно замечательны два портрета обоих Цзэнов — произведение современного искусства. Мастерство удивительное, глаз не оторвать. Из окон красивый вид на озеро и Павильон дракона (лунтин), расположившийся на горе. Туда мы и направляемся. Едем по дамбе. Сверху, с площадки, на которой стоит храм, великолепно виден город. В струистых лучах заходящего солнца волнистые пятна серой черепицы кажутся застывшим морем. Как-то неожиданно выскакивают из него башня, ворота и две пагоды. Перед глазами — роскошный павильон губернатора и под ногами озерко.

Павильон дракона занят храмом Юй-хуана. Мальчишка — даос водит нас по храму. Под троном Юй-хуана великолепной скульптуры трон Сунов. Перед троном стоят четыре божества — персонажи «Путешествия на запад», встречающиеся как в буддийских, так и в даосских храмах.

На обратном пути, проезжая мимо католической церкви (тяньчжутан), решаем зайти. Посылаем визитные карточки. Ждем. Выходит рослый, солидной комплекции мужчина, с широкой добродушной физиономией, окладистой бородой, но с бритым лбом и в китайской одежде. Говорит по-французски плохо, но крайне любезен. Оказывается, итальянец, патер Таккони. Приглашает войти. Помещение огромное. По стенам распятия, сакре кер[53], Мадонна... Я впервые вижу, как живут в Китае миссионеры-католики, и тут-то все насилие религии над сознанием, весь ее опиум и злостный чад встают передо мной тяжелой картиной. Еще бы: в храме статуи — с одной стороны девы, кормящей обнаженной грудью младенца, с другой — Христос, с раскрытой грудью, из которой вырезано сердце, сочащееся кровью и коронованное сверху. Здесь над китайцем учинено невероятное насилие: девица с незаконным ребенком — для него вещь только скандальная и нигде в его истории не восхваляемая; да еще разрезанное тело с кровью — зрелище, которое китаец не переносит. Теперь, приходит европеец и, вопреки всяким китайским обычаям и законам, под защитой французских штыков устраивает свои молельни и, буква в букву, — все то же, что в каком-нибудь французском или испанском городке, где история приучила население смотреть на все это только с обожанием и не сметь критиковать!

В разговоре я спросил патера: «А каковы Ваши отношения к другим служителям культа, т. е. даосам и буддистам-монахам?» Он не мог скрыть своего негодования: как это я мог его, европейца-христианина, сопоставить с азиатами-язычниками! Вот оно — европейское высокомерие, его не спрячешь за бритым лбом!

Потом почтенный патер долго и брюзгливо выговаривал китайцам за их суеверия, мешающие им обратиться в католичество. Меня так и подмывало показать ему китайские (погромные) листки против христиан, выражающие весьма ярко и наглядно мнения китайцев на этот счет. Он бы, конечно, пришел в ужас и негодование от тех извращений, которые себе позволяет китаец-памфлетист, и тем самым весьма напомнил бы басню о зеркале и обезьяне. А было бы, между тем, поучительнее поразмыслить над ними и причинами, их вызывающими.

Эти листки (их в моей коллекции уже немало) — те же лубочные картинки, основанные на ребусе и снабженные надписями, призывающими к восстанию против миссионеров-христиан. Иисус Христос именуется «оборотнем свиньи» и изображается в виде борова, перед которым падают ниц дьяволы-миссионеры. Совершенно безграмотная надпись гласит: «Если люди будут считать богом небесного борова, то куда нам деть свое лицо?» Другая картинка иллюстрирует радения христиан и похоть миссионеров, именуемых «хрюкачами». Ццлинь[54] в пламени и тучах летит истреблять этих бесов и бесовок.

Все это, конечно, чрезвычайно грубо и примитивно, но, тем не менее, выражает чувства возмущенного населения с ужасающей яркостью. Чтобы так ненавидеть, надо иметь причины.

Около 1870 г. в Тяньцзине было восстание против христиан и резня. Возможно, что погромные листки стали появляться после этих событий, призывая к восстанию против авантюристов и грабителей, прикрывающихся миссионерством. Но несомненно также, что нескрываемое пренебрежение к национальной китайской религии и замена ее чуждым, не усваиваемым диким дурманом церковного христианства не могут не вызвать протеста. И погромные листки весьма красноречиво говорят об этом.

Христианство в Китае не смогло победить ни национальные религии, ни конфуцианство и даосизм, ни иностранный буддизм. Характерно, что в китайском языке так и не нашлось слов: религия, святой, угодник, молитвенник, богородица, непорочное зачатие и всего ассортимента христианства, которое, проникнув в Китай вместе с разными сектами, вступило между собой в драку за преобладание и, между прочим, за эти самые термины, так и не решив до сих пор, как же в конце-то концов по-китайски будет бог. До сих пор поэтому один китайский перевод Библии не похож на другой. Да и христианская паства из китайцев-протестантов вряд ли знает о своей близости «по духу» и «по богу» пастве католической. Держатся они обособленно, поближе к своим «пастырям», у которых можно в случае чего найти защиту от своих судей, покровительство и работу. Кроме того, знание иностранного языка, добываемое от миссионера, никогда не повредит, а рекомендация в услужение иностранному торговцу — тем более.

Но и эти льготы мало кого соблазняют. Патер Таккони жалуется на отсутствие «обращаемых». В его, паству, кроме слуг, входят главным образом уже старые христиане (т. е. давно обращенные), в особенности в