Подари мне небо - Айлин Грин

список погибших. В том, что не будет выживших, сомнений не было. И некому будет рассказать нам о том, что случилось на борту пять-один-семь.

Конец первой части.

Часть 2. Глава 29. Марк.

Вокруг стоял какой-то шум, было очень жарко, даже горячо, и я не мог шевелиться. Я не мог двигаться и не мог говорить. Честно говоря, я даже не понимал, что произошло. Огни взлётно-посадочной полосы, посадка и темнота. Я попытался позвать на помощь, но я не мог. Я вообще не понимал, живой я или это предсмертный бред?

– Тут кто-то есть! – раздался голос откуда-то сверху. Наверное, открылись ворота в другую жизнь.– Идите сюда!

Слова, прозвучавшие из ниоткуда, стали надеждой. Надеждой на то, что не произошло ничего страшного. Но эти слова оказались прямой дорогой в ад.

Больше я ничего не слышал. Снова наступила темнота.

***

– Вы меня слышите?

Рядом были слышны какие-то голоса, я по-прежнему не мог двигаться, но было уже не жарко. Холодно. Слишком холодно. И очень хотелось пить. Я хотел попросить воды, но говорить я по-прежнему не мог. Кивнул. Или подумал, что кивнул?

– Меня зовут Джеррит, я ваш лечащий врач. Кивните, если вы понимаете, что я говорю.

А почему я не должен понимать, что он говорит? И вообще, откуда у меня лечащий врач? Я здоров, я проходил медкомиссию перед полётом.

На всякий случай я опять кивнул.

– Вы находитесь в Берлине, в клинике Шарите, вы можете говорить?

В Берлине? В больнице? Я же летел в Москву, у меня стажировка. Кейт! Чёрт возьми! Она, наверное, очень переживает!

– Могу, – хриплым голосом отозвался я, с трудом произнося эти слова, – воды. – Каждое слово отдавалось невыносимой болью. Я хотел приподняться, чтобы сесть, и с ужасом понял, что не могу двигаться. Совсем не могу.

Мне принесли воду в каком-то агрегате, похожем на детскую бутылочку и заставили пить из него. Почему нет нормальной чашки? Почему я не могу двигаться? Становилось страшно. Очень страшно.

– Что со мной? – выдавил я, закрыв глаза. Потому что держать их открытыми было невыносимо – белые стены, белый потолок, белые халаты. Всё было очень ярким, ослепительным. Слишком белым.

– Вы не помните, что случилось?

Очевидно, нет, раз я задаю этот вопрос. Этот доктор начинал меня раздражать.

– Вы помните, кто вы?

Что за идиотские вопросы? Конечно, я помню, кто я.

– Марк Вольф… – я хотел закашляться, но от спазма в горле болью скрутило всё тело, – Вольфманн, я пилот.

Нет, говорить было слишком тяжело. Лучше молчать. А ещё лучше поспать. Но настырный доктор не уходил. Задавая вопросы, трогая мои руки, голову, он что-то записывал, помечал в блокноте. Потом он кивнул кому-то, и я услышал, как хлопнула дверь.

Ко мне подбежала Лея. Она была заплаканная, глаза были красные. Выглядела она настолько плохо, насколько это вообще возможно. Мне стало ещё хуже, я не хотел никого видеть. Наверное, это был дурной сон, иначе объяснить, что случилось, я не мог. Не хватало какого-то кусочка…

– Брат! Ты живой, – она аккуратно взяла меня за руку и снова заплакала.

Я кивнул. Я живой. Наверное. А почему я не должен быть живым? Кто-нибудь объяснит мне, что случилось?

– У вас есть несколько минут, потом ему нужно будет отдыхать, – сказал доктор и вышел из палаты.

– Брат, я думала, что больше не увижу тебя, я не понимаю, как это случилось, как ты…как вообще всё…это какое-то чудо, ты живой, – Лея, как обычно, тараторила, а в моей голове был какой-то сумбур. Мне хотелось задать мучавшие меня вопросы, но я физически не мог выдавить из себя всё то, что крутилось у меня на языке.

– Что случилось? – с трудом набравшись сил, я задал единственно важный сейчас вопрос.

Она неопределенно уставилась на меня. В её глазах были неподдельный ужас и удивление.

– Твой самолёт разбился. Самолёт, который летел в Москву, разбился. Марк, все погибли. Все, кроме тебя.

Смысл её слов доходил до меня крайне медленно. Я снова закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях. Отказ системы навигации…Какая-то вспышка, удар, грохот. Встречный самолёт. Кейт…все погибли…Кейт была со мной в самолёте. Нет. Это неправда. Это невозможно. В авиакатастрофах не выживают. Либо я умер, либо никто не умер. Другого не может быть.

– Как…?

– Никто не знает, как это произошло. Идёт расследование. Марк, ты живой, и это главное, – она снова плакала, – всё остальное неважно. Не сейчас.

Я живой. Произошла авиакатастрофа. Кейт погибла.

Я попытался встать, но снова безуспешно.

– Марк, не двигайся, пожалуйста, – хлюпая носом, попросила Лея, – тебе нельзя двигаться.

Я и не могу, чёрт возьми! Но почему?

– У тебя травма позвоночника. Повреждён спиной мозг.

***

Несколько дней спустя

Мои дни пролетали как в тумане. Ко мне приходили разные люди – врачи, травматологи, психологи. С каждым нужно было говорить, отвечать на их вопросы. Пару раз я услышал, как кто-то предложил привязать мне руки. Зачем? Я и так не мог двигаться, вставать. Они боялись, что я уползу на руках?

– Марк, вы осознаёте, что произошло пятого августа? – журналисты, которых долго не пускали в клинику, всё же сумели прорваться, чтобы получить свой лакомый кусочек – сенсацию. Самолёт разбился, а пилот выжил. Эта новость станет самой обсуждаемой на ближайшие несколько месяцев.

И опять этот вопрос.

– Да, произошла авиакатастрофа, я был командиром воздушного судна авиакомпании Deutsch Airlines. У нас отказала система навигации и отсутствовала связь с вышкой. При заходе на посадку перед нами…

– Как вы считаете, кто виноват в этой авиакатастрофе? – перебила меня какая-то женщина в очках. Очередной психолог.

Конечно, виноват я. Я был уверен, что виноват я. Я не просчитал возможные последствия посадки. Я должен был убедиться в том, что на полосу можно сесть. Вот только я никогда не скажу об этом психологам. Потому что иначе они меня не выпустят отсюда до конца моих дней.

– Я не знаю, кто виноват в этой авиакатастрофе, – повторял я снова и снова, – следствие покажет.

– Как вы себя чувствуете? Вы готовы вернуться к работе?

– Конечно, – злобно ответил я, – и вы будете первым пассажиром, который сядет на борт с пилотом-инвалидом.

– Какие прогнозы дают врачи?

– Это вас не касается.

– Вы осознаете, что до конца своей жизни можете остаться в инвалидном кресле?

Я устало закрыл глаза. Я вообще не осознавал, что я инвалид. Я старался об этом не думать. Не думать даже тогда, когда смотрел на свои ноги и не чувствовал, что