Три дня в Сирии - Михель Гавен

— Может быть, — Шаукат кивнул и даже едва заметно улыбнулся.

Он еще несколько мгновений неотрывно смотрел на Джин, и она чувствовала симпатию в его взгляде. Потом Шаукат повернулся к Абдулле:

— Так ты останешься здесь?

— Нет, ни в коем случае! — мулла поморщился. — Я не люблю ничего казенного, даже очень удобного и красивого. У меня вилла недалеко, мы поедем туда и проведем время как дома. Правда, малышка? — он слегка ударил Снежану по попе.

— Да, дорогой, — она кивнула, царапнув ногтями, как котенок, рукав муллы.

— Тогда будем на связи, — согласился Шаукат. — Я остановлюсь здесь. Все остальные, — он строго взглянул на Мустафу и его помощника, — вон отсюда! Все убрать, — он показал на столик, на котором еще остались кофейник, чашки, вазочка с щербетом. Снежана демонстративно поедала его, с издевкой поглядывая на Мустафу, а он не смел сказать ей ни слова против.

— Принесите нам полноценный ужин, — распорядился Шаукат. — Для меня, моих людей, — он показал на офицеров. — И для нее, — мужчина взглянул на Джин. — Как тебя зовут?

— Зоя, господин, — ответила она тихо, уверенная, что он ее услышит.

— И для Зои. Спросите, чего именно она желает, и доставьте без всякого исключения. Это еще что за тряпки? — Шаукат показал на платья, развешанные на диване.

— Ее платья. Она должна была выбрать для себя одежду, — дрожащим голосом доложил хозяин.

— Не надо ей никаких безвкусных платьев, — Шаукат лишь поморщился. — Все унесите немедленно. Пусть остается в своей теперешней одежде. Мне так нравится. Вам ясно? — он подошел к Мустафе.

— Так точно, господин. Будет исполнено, — тот низко поклонился.

— Исполняйте немедленно!

— Мы поехали, — Абдулла направился к двери. Снежана держала его за руку. — Приятно провести время, — несколько двусмысленно улыбнулся мужчина.

— Пока, — Снежана кивнула Джин, затем подняла руку и сжала пальцы в кулачок.

— Пока, — Джин тоже кивнула и вопросительно взглянула на девушку, стараясь напомнить ей этим самым об их договоренностях. Снежана в ответ соединила большой и указательный палец левой руки и показала женщине своеобразную букву «о», то есть о’кей — я сделаю все, что надо, я помню.

— Пойдем, пойдем. Нам ведь еще ехать, а мне не терпится поиграть с тобой, — торопил ее мулла.

— Ты необузданный, я знаю, — промяукала Снежана.

Когда Абдулла и его «наложница» ушли, а прислужники убрали платья и посуду, Шаукат подозвал к себе Джин.

— Нам надо еще поговорить о делах. Иди пока в спальню. Еду тебе принесут туда, — сказал он даже мягко, как показалось Джин.

— Хорошо, господин, — она чуть склонила голову и неторопливо, покорно пошла к двери, ведущей в спальню. На пороге Джин остановилась, выдернула длинную деревянную спицу, сдерживающую волосы на затылке — они рассыпались по плечам густой темной волной, затем вполоборота взглянула на Шауката. Он неотрывно смотрел на молодую женщину, забыв о присутствующих рядом адъютантах. В его взгляде Джин увидела и восхищение, и удивление. Он, видимо, тоже не ожидал подобной встречи. Быстро пройдя в спальню, она закрыла за собой дверь. Все сделала молча — ни слова протеста, ни единого капризного, недовольного вздоха. Ушла — и все.

Спальня была красивой. Пожалуй, своим убранством она бы не уступила и отелям класса «люкс» в Нью-Йорке. Отделанная в нежных розовых тонах, спальня соединялась с просторной ванной, тоже розовой. И сама ванная — джакузи, отделанная кафелем светло-розовых, пастельных тонов. И унитаз, и биде, и обе раковины, и шкафчики под ними, и конечно, полотенца, сложенные на сверкающих чистотой стеклянных полках, и стены, выложенные кафелем, и пол, и даже потолок. Короче говоря, розовое царство, украшенное натуральными розами тех же оттенков в белых хрустальных вазах.

Кровать, просто царская постель, под высоким балдахином и с прозрачными тюлевыми занавесками, стояла в самой середине спальной комнаты. К кровати был приставлен небольшой диванчик с подушками. Сбросив куртку, Джин села на него. Красота обстановки, которая могла поразить любую иную девушку Мустафы, на нее не произвела никакого впечатления. В том мире, где жила Джин, подобные обстановки служили уделом большинства населения, а не избранных, чуть ли не помазанных самим Аллахом правителей.

Ее мысли сосредоточились на другом, а именно — как правильно вести себя дальше. Близости с Шаукатом ей не избежать, как бы все ее нутро ни противилось этому. Показывать строптивость опасно, если вспомнить печальный опыт Милисы. Даже не перспектива постельных утех против собственной воли удручала Джин, хотя ей никогда не приходилось заставлять себя заниматься любовью и служить игрушкой для удовольствия мужчины. Еще неизвестно, как у молодой женщины получится подобное. Сможет ли она заставить себя или хотя бы стерпеть и не высказать неудовольствия.

Гораздо больше заботило другое — легенда у Джин хлипкая, слепленная наспех. Такому человеку, как Шаукат, проверить ее — раз плюнуть, а значит, он мог легко разоблачить всю игру Джин, и если не узнать наверняка, кто она такая, то, во всяком случае, убедиться в ее явном лицемерии. Такого факта в Сирии достаточно, чтобы угодить в тюрьму и сорвать задание.

О Шаукате Джин знала достаточно. И обо всех его предыдущих заслугах перед семейством Асадов, и о нынешнем, весьма скользком и противоречивом положении. Шаукат происходил из бедной алавитской семьи, жившей в городе Тартусе, но с детства отличался напористым характером и тягой к знаниям. Сдав экзамены, поступил сам, без всякой поддержки, в Университет Дамаска на юридический факультет. Все свое время мужчина посвящал учебе, понимая, что от усилий Шауката зависит не только его собственное будущее, но и будущее семьи. Шаукат ни на кого не мог рассчитывать, а вырваться из нищеты хотелось. С юных лет он проявлял недюжинные амбиции.

Шаукат окончил Университет, получив почти одновременно степень бакалавра юриспруденции и степень кандидата исторических наук. Это был его первый шаг по пути будущей карьеры, но как оказалось, не главный. Судьбоносное происшествие в жизни Шауката также случилось в Университете. Во время учебы он познакомился со студенткой по имени Бушра аль-Асад, единственной дочерью всесильного диктатора Хафиза аль-Асада. Она училась на факультете биологии, тоже отличаясь тягой к знаниям и сильным, волевым характером. Молодой человек из провинции, добившийся всего сам, произвел на Бушру сильное впечатление. Она не на шутку увлеклась им, тогда как сам Асеф относился к ней холодновато, ведь на тот момент Шаукат уже был женат. По законам своего рода он обручился еще в юности с дочерью довольно состоятельного торговца из соседнего клана, и семья очень рассчитывала на ее приданое. Свадьба состоялась, когда Асеф еще учился в Университете.

Кроме того, узнав об увлечении дочери, сам Хафиз Асад выступил категорически против. Он и его супруга считали, что какой-то захудалый студентик из Тартусы — не пара для их единственной дочери. Против Асефа выступили и братья Бушры. Они боялись конкуренции со стороны будущего зятя, и, как впоследствии оказалось, небезосновательно.