Собиратель миров - Илья Троянов

61. НАУКАРАМ

II Aum Vikataaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Он на удивление быстро оправился от ран. Но он обессилел. У него пропал интерес к стране. Иногда он целыми днями не вставал из постели. Порой читал газеты. Больше ничем не занимался. Просто лежал, и даже с открытыми глазами. Это было ужасно, видеть, как человек действует наперекор собственному существу. Я не знал, замечает ли он меня, когда я чем-нибудь занимался в его комнате. Неожиданно раздался его голос. Наукарам, нам нужно отсюда убраться. Обратно в Бароду, сахиб? Это невозможно. Если хотим отсюда выбраться, придется уезжать обратно в Англию.

— Какой же работой он, офицер, мог заниматься в Англии?

— Я тоже недоумевал. Тогда. Но я быстро разобрался, когда Бёртон-сахиб начал прикидываться больным. Вначале он делал вид, что страдает. Едва кто-то оказывался рядом, он жаловался, какой он несчастный. Он не приходил на утреннее построение, не заглядывал в офицерский клуб. Явился к гарнизонному врачу, опираясь на двух могучих белуджей двухметрового роста. Врач был обеспокоен. Он спросил, пьет ли Бёртон-сахиб и курит ли он. Ни единой сигары, поклялся тот. Порой может выпить стаканчик, да и тот не до конца.

— Так и было?

— На тот момент он опустошал несколько бутылок за вечер, но не курил, это правда, он не переносил запах своих манильских сигар с тех пор, как вышел из тюрьмы. Не спрашивай, я и сам не знаю, в чем дело. Он платил какому-то типу за то, чтобы тот все время стоял перед дверью и заранее предупреждал о посетителях, таким образом, они видели Бёртон-сахиба постоянно лежащим в кровати. Он уже в восемь часов желал сослуживцам доброй ночи. Разумеется, эти слухи просочились к врачу. Бёртон-сахиб с жаром говорил о воинском корпусе, о том, что жизнь потеряет смысл, если придется его покинуть. Он запретил наводить порядок в его комнате. Даже убирать грязь. Повсюду валялись чашки, кусок хлеба прямо на столе. Это было отвратительно. Мне нечем было заняться в эти недели. Он давал мне деньги, чтобы я шел развлекаться в город. У меня было единственное задание, поздно вечером, когда никто не видит, приносить ему поднос с салатом, карри, шербетом и портвейном. Это устраивал один из тех друзей, на кого он мог положиться. Днем он занавешивал комнату, а ночью никогда не зажигал лампу. Он что-то глотал, от чего ему становилось хуже, и тогда он меня посылал за врачом, часа в два ночи. Он написал завещание и попросил врача быть исполнителем его последней воли, так ангреци называют завещание. Врач вскоре сдался, думаю, он ценил свой сон. Он убедился, что Бёртон-сахиб непригоден к службе. И выписал ему больничный лист на два года. Два года! Ангреци умеют заботиться о своих людях. Он по-прежнему получал жалование. Вначале мы целый год ездили по всей стране, мы доехали до Ути. Ты о таком даже не знаешь, это высоко в горах. На юге, далеко отсюда. Можешь представить себе, каким крепким и подвижным человеком был Бёртон-сахиб на самом деле. Но потом он получил по заслугам, как всегда бывает. Бёртон-сахиб заболел. На этот раз, по-настоящему и очень серьезно. Так серьезно, что чуть не умер.

62. БЕЗ СМЕРТИ

Донесение генералу Нэпьеру

Строго секретно

Вы поставили передо мной задачу узнать о причинах, почему мятежные предводители племен белуджей под предводительством Миар Кхана уже многократно узнавали о наших планах и, таким образом заблаговременно предупрежденные, могли вовремя сбежать или спрятаться. Уже много месяцев я нахожусь в пути, выполняя это задание, и посетил бесчисленное количество мест, где собираются белуджи, мое внимательное ухо было открыто для каждого голоса, но вплоть до последнего времени ничто не указывало на предателя в наших рядах. Во время нашей последней встречи вы вдобавок поручили мне выяснить, посещают ли и как часто британские офицеры тот бордель, что носит название лупанарий. Разумеется, у вас и в мыслях не было, что постановки первой и второй задачи могут быть как-то взаимосвязаны. Я исполнил также и это задание, и, боюсь, передо мной стоит сейчас неприятная обязанность доложить вам о крайне прискорбных результатах. Ни обстановкой, ни обслуживанием лупанарий не отличается от прочих борделей, одна-единственная разница в том, что куртизанками здесь являются не женщины, а юноши и переодетые в женщин мужчины. Юноши стоят вдвое дороже мужчин, не только потому что они — существа более прекрасные и благородные, и влечение к ним — это самая чистая форма любви, точка зрения, которую местные суфии, по всей видимости, переняли у платоников, но и потому, что их мошонку можно использовать в качестве узды. Бордель этот, я могу подтвердить теперь с полной уверенностью, регулярно посещаем некоторыми нашими офицерами. В большинстве своем их влечет туда любопытство и скука, и мы можем полагать, что они в силах противостоять искушениям этого заведения. Однако некоторые находят именно то, что искали. Особенно же примечательным кажется мне случай тех, кого против их воли принуждают к поступкам, на которые они бы не согласились. Эмир, владелец лупанария, является знатоком юных светлокожих мужчин, и потому, по сведениям моих информантов, уже не раз случалось, что он накачивал британских посетителей алкоголем, пока они не становились послушны или же теряли сознание, предоставляя себя к его услугам. Напрашивается догадка, уж не мстит ли он подобным образом за унижения, которые терпит от нашей власти, но, по моему разумению, он просто-напросто падок на чары белокурых неволосатых юнцов. Мне пересказывали, что один из таких гриффинов удивлялся на следующее утро тому, что местный алкоголь причиняет раздражения заднего прохода. Все это оставалось бы несколько неаппетитной историей, однако безвредной для нашей безопасности, если бы из некоторых наших офицеров не выманивали в этом лупанарии знания, каковые им требуется безоговорочно хранить при себе. Я пообещал моему информанту, регулярно бывающему в данном борделе и состоящему в родстве с его управляющим, что не буду называть никаких имен. Он клянется, что эмиру многократно передавали ценнейшую информацию, которая срывалась с офицерского языка во хмелю, в экстазе или в процессе последующих ласк. А если мы примем во внимание, что упомянутый эмир, скажем так, лупанарский эмир, связан родственными узами с мирзой Азизом, то без труда представим себе, как именно сплетена сеть, доставлявшая нам столь длительную головную боль.

63. НАУКАРАМ

II Aum Mritunjayaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

Лахья написал: «Мое повествование — нить отборного жемчуга, которую я хочу повесить на шею вашего благосклонного и внимательного восприятия, дорогой читатель; моя история — благоухающий цветок, который я хочу вложить в руку вашего добросердечного и отзывчивого чувства, дорогой читатель; мое произведение — ткань нежнейшего шелка, который я хочу раскинуть над головой вашей проницательной и безбрежной мудрости, дорогой читатель».

После чего он отложил перо и прочитал весь текст один раз, потом еще раз, ночь тем временем посерела, а он был тронут неприкосновенностью написанного и готов был заплакать. Дело не в том, будто не было слабостей или ошибок. Если бы он сейчас все начал заново, он бы… Ха, бессмысленные рассуждения. Главное — произведение превосходило его самого, такое могучее и чужое, словно и не было рождено из него, словно не он управлял всем, и ему вспомнилась фраза, написанная неизвестным зодчим храма Кайлаш около Эллоры, величайшие слова, которые только может оставить после себя творец: «Как же я это создал?»