Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

и надежные. В таком чехле можно безбедно просуществовать всю жизнь, кандидатом стать, а там и доктором наук, выпустить дюжину брошюрок и, будучи довольным собой, тихо умереть в своей постели. Возблагодарив, понятно, мудрого Ковача, что стоял у истоков столь благополучной жизни. Или прокляв Ковача?

– Ладно, на сегодня достаточно.

Он покидает предоставленную для лекций ординаторскую и, отказавшись от Олиных услуг, отправляется в гостиницу. Пешком, чтобы неприятные и тревожащие мысли выдуло свежим ветерком.

А не выдувает! Он не может сказать этим желторотым, что за любой вновь придуманной молекулой может настоящая Пандора скрываться! И про авуары, вложенные в фармацевтические фантазии высоколобых, тоже не скажет; а вложения, судя по репликам начмеда Берзина, просто гигантские.

– Ты не понимаешь, какую удочку в руки получаешь! Сюда миллиардные капиталы вбуханы, можно и детей, и внуков обеспечить! Ну, если правильно себя вести.

– А правильно – это как? – усмехался Ковач.

– Правильно – не плевать против ветра. Не биться лбом в стену. Статеек дурацких не писать про новые, понимаешь, методы. Чего ухмыляешься? Доложили уже, все учреждение в курсе! Но тебе дают шанс на исправление, воспользуйся!

Пришедший из частной клиники, Берзин моментально схватил быка за рога, привлек в учреждение финансовые потоки, связался с зарубежными производителями, короче, всех облагодетельствовал. Только упертые типа Ковача вставали на пути, да и те уже по очереди поднимали лапки. Вот что он тут делает?! Зачем тащится через эту чертову дамбу, пялясь вниз, где ветер качает кроны, закрывая и без того малозаметные кровли?! «Талифа куми! – можно прокричать обитателям оврага. – Вылезайте наверх! Здесь свет, свежий ветерок, настоящая жизнь!» Но это глас вопиющего, никто не вылезет, как не могут вылезти из подвала безумия подопечные Ковача. То есть иногда могут, но для этого надо прекратить поездки и вообще уйти из клиники, на что пока не хватало духу…

Следующий день начинается с инцидента на площадке для прогулок. Как ни ускользал Ковач, а таки столкнулся с контингентом, что прогуливается в вольере, опоясанном забором из сетки-рабицы. Одетые в серые робы мужчины – будто зэки в колонии строгого режима; кто-то таращится в небо, кто-то смотрит под ноги, кто-то ковыряет палкой травяное покрытие, словно рыбак в поисках червей. А это – непорядок! Когда дюжий санитар отбирает палку и выкидывает за пределы вольера, Ковач делает шаг к сетке, но тут же тормозит. Чужой монастырь, чего лезть? Вместо него к сетке приближается девушка в курточке с накинутым капюшоном и машет рукой, явно кого-то подманивает.

Один из безучастных, высокий и седой, замечает девушку, лицо-маска расцветает в улыбке, и он спешит к полупрозрачной границе, разделяющей два мира. Приникает к сетке, они о чем-то беседуют, после чего девушка сует сквозь прутья небольшой сверток.

Санитар не дремлет, тут же спешит пресечь нарушение, только нарушительница и не думает отступать, напротив, что-то энергично доказывает. Но Ковач уже решил: не вмешиваться. Он выписался из гостиницы, явился с чемоданом, считай, одной ногой на трапе… Девушка ударяет по сетке кулаком, отчего рабица идет волнами, колыхаясь, будто под ветром.

– Я буду жаловаться! – доносится возглас. Откинув капюшон, она быстрым шагом направляется к входу в больничный корпус, и Ковач с удивлением опознает Ольгу.

Он догоняет ее у двери.

– А-а, это вы… Все видели?

– Да, но не понял…

– Это мой отец. У него диабет, ему через каждые два часа надо пищу принимать, а за этим не следят! Я уже жаловалась на медсестер, но главврач говорит: текучка, никто на эти места не хочет… Вообще никто ничего не хочет!

Чужая боль гасит игривые планы. Роман хотел закрутить! Развлечься решил! Все оказывается серьезнее и больнее, пора уже привыкнуть, Ковач!

Подхватив чемодан, он вслед за Ольгой движется к ординаторской, чтобы провести последнее занятие. Но у порога девушка останавливается.

– Я ведь из-за отца эту специализацию выбрала. То есть решила стать психиатром. Думала, что-то можно сделать, вытащить его… Вот вы приехали, тоже какая-то надежда появилась, а потом…

Зависает неприятная пауза.

– Скажите, я могу не присутствовать на занятии? Мне ведь все ясно.

– Ну да, – бормочет Ковач, – можете, конечно…

Ему тоже все ясно, в особенности насчет себя. Занятие проводится дежурно, без настроения, только злоключения на этом не заканчиваются.

В кабинете Дементьева Ковач пригубливает коньяк – недешевый, судя по вкусу; и «Беломор» исчез, вместо него на столе пачка дорогого американского курева. По назначению то есть использовали премию, как называл заветные конвертики Берзин. И тут врывается некто высокий, худой и небритый.

– Здрасьте… Ковач – это вы?! – тычет пальцем в Ковача.

– Артем Валерьевич, я вас умоляю… – вскакивает из-за стола главврач. – Как вы вообще сюда попали?!

– Неважно как! Мне нужно с ним, – опять тычок в Ковача, – поговорить!

Подскочив к двери, Дементьев высовывается в коридор, чтобы призвать охрану. А Ковач с удивлением озирает перевозбужденного визитера. Пациент из надзорной палаты? Уволенный сотрудник, ищущий правды у столичного гостя?

– Что же вы, а?! Пишете одно, а на самом деле?! Я уже узнал, чем вы тут занимаетесь! Да это же ерунда, слону дробина!

– Что – слону дробина?! – не понимает Ковач.

Вбежавшие охранники подхватывают незваного гостя под руки и выволакивают в коридор. А хозяин кабинета извиняется: это, мол, отец одного пациента, здешний журналист. К врачам пристает, грозит написать в свою газету, ну, родственники наших пациентов зачастую становятся невротиками! Еще коньячку? Давайте, давайте, для снятия стресса… Так вот больничная охрана давно взяла его на заметку, но он как-то умудряется просачиваться! Одно слово – представитель второй древнейшей профессии!

Еще раз с представителем Ковач сталкивается в больничном парке. Тут главврача нет, охраны тоже не видно, машина с водителем ждет за оградой. Хочешь не хочешь, а надо идти на контакт, которого явно желает этот Валерьевич.

– Вы на службе? То есть будете брать интервью?

– Нет, просто поговорить хотел. У вас есть время?

– Пять минут.

Обозначая цейтнот, Ковач начинает движение к выходу из парка, Артем Валерьевич увязывается следом.

– Жаль, за пять минут ничего не успеешь. А я про сына хотел… Он здесь лежит.

– Я в курсе.

– Уже доложили?! Еще бы… В общем, он одну интересную вещь сказал…

– Всего одну? Обычно пациенты таких заведений много интересных вещей говорят…

– Иронизируете? А зря. Он говорил про хуматонов и люденов. Ну, что все живущие разделяются на одних и других. Про первых не буду, у вас же времени нет. А вторые – это вроде как люди с большой буквы. Настоящие люди! И я посчитал: вы именно такой. Ну, после прочтения некоторых ваших работ.