Адвокат амазонки - Наталья Борохова

– Ау, Лиз! Расслабься. Ты – не в зале заседаний. Там твоя позиция понятна, но здесь, дома, признай, что ты сама не веришь в эту любовь.

– Нет, я верю! – горячо ответила она, не замечая, что повышает тон. – Я верю в эту любовь, и, с твоей стороны, гадко говорить мне, что невозможно любить бедную больную женщину. Как, интересно, ты отнесся бы ко мне, если бы у меня удалили грудь? – спросила она в лоб. Ей хотелось слышать от него правду, и ее больно резануло то, что он при ее последних словах стал плеваться и креститься одновременно.

– Сплюнь! – советовал он. – Еще накаркаешь, не дай боже!

– Это вполне реальная угроза, – сказала она. – Ты же врач, тебе известен процент заболеваемости.

– Ну и что? – тупо спросил он. – Какое отношение этот процент имеет к тебе?

– Мне только хотелось знать, вызовет ли у тебя отвращение мой внешний вид? – упрямо повторила Елизавета свой вопрос.

– Откуда мне знать, что я тогда буду чувствовать? – сказал он совсем не то, что она хотела от него услышать. – Конечно, это серьезное изменение в жизни, и, мне кажется, ни один мужчина не может заранее сказать, как он к нему отнесется.

– Значит, ты не можешь сказать, бросишь ты меня из-за моей болезни или нет? – с ужасом произнесла Дубровская.

– Ну что это за разговор! – начал возмущаться он. – Мне категорически не нравится отвечать на такие вопросы. Ты хочешь, чтобы я тебе солгал? «Да, моя милая, дорогая жена. Я буду с тобой в здравии и болезни, пока смерть не разлучит нас...» Так? А потом, если что, в кусты?

Елизавета ошеломленно молчала. Она сама не представляла, что хочет услышать. Скорее всего, ее устроила бы даже ложь, сказанная красиво. Но как относиться к тому, что любимый мужчина, глядя тебе в глаза, мучительно подбирает ответ на вполне очевидный вопрос? Будет ли он с ней, если она серьезно заболеет?

– Можно подумать, ты можешь ответить сейчас, как отнесешься к тому, если я вдруг стану немощным, безногим инвалидом, – насупился Андрей. – Будешь ли ты испытывать ко мне нежные чувства или станешь украдкой молить Бога, чтобы он прибрал меня скорее? Будешь ли ты готовить мне бульон, растирать бесполезные ноги и убирать испражнения?

– Я буду с тобой! – убежденно ответила Лиза. – Бросать человека из-за болезни отвратительно. Это предательство.

– А! Все это только красивые слова, – отмахнулся Мерцалов. – Пока не попадешь в такую историю, бесполезно что-либо обещать.

– Но как тогда жить вместе? – горько заметила Лиза. – И главное —зачем? Ты меня любишь молодой и красивой, с полным комплектом грудей, зубов и конечностей. Я тебя люблю, пока ты здоров и у тебя есть деньги. Значит, это так? Но разве ты не видишь, как это уродливо!

– Слушай, по-моему, у тебя крыша поехала из-за твоего дурацкого процесса, – проговорил он с досадой. – Бог знает, какие мысли тебе лезут в голову! Почему бы нам не отложить этот разговор на случай, если это действительно будет необходимо? Тьфу, только я буду надеяться, что этот случай никогда не произойдет!

Он опять сплюнул через плечо и даже постучал по деревяшке. По всей видимости, тема, затронутая женой, вызывала в нем священный ужас. Сама Дубровская испытывала разочарование и раздражение одновременно.

– Я могу представить, что чувствовала Вероника, когда оказалась лицом к лицу со страшным недугом. Женщине трудно терять разом все, что имеет для нее ценность: грудь, уверенность в собственной привлекательности, здоровье, мужа и некоторых друзей, – с горечью произнесла она. – Как же ты, человек, который не уверен в собственной порядочности, можешь называть безнравственным того, у кого хватило сил в трудную минуту протянуть руку помощи?

– Не забывай, что в этой его руке оказался шприц с ядом, – хмыкнул муж.

– Это не доказано. Факты говорят в пользу Виталия.

– Бог мой, ты его уже называешь Виталием! – пораженно воскликнул муж. – Надеюсь, у присяжных хватит благоразумия понять, что к чему. По этому молодчику плачет электрический стул. Я думаю, нашлось бы немало охотников опустить рубильник.

– Перестань! – воскликнула Елизавета, словно в российских тюрьмах и вправду использовался электрический стул. – Такого не произойдет. Никогда. Бойко будет оправдан...

* * *

Несмотря на громкое заявление, сделанное перед мужем, сама Елизавета не испытывала по этому поводу иллюзий, и к тому моменту, когда настал черед защиты представлять доказательства, она пребывала в тихой панике. Они готовились к допросу Виталия перед присяжными тщательно, продумывая все детали. Но Лиза не могла поручиться, что все пройдет гладко.

– Меня сотню раз спрашивали, почему я полюбил Веронику, – говорил он, глядя на лица присяжных. – Вряд ли мой ответ звучал для окружающих убедительно. Но разве можно сказать, за что мы любим? Я любил ее, и все. Мне она нравилась такой, как есть, бледной, страдающей, ужасно одинокой. Не знаю, быть может, это началось с жалости, с элементарного сострадания, в которое никто не хочет верить. Я видел, как ее предал любимый человек. Как потихоньку оставили друзья или те, кто называл себя таковыми. Люди стали избегать ее, словно рак вдруг стал заразным. Мне было больно смотреть на то, как каждый день она ждет визитов, проверяет телефон, не испорчен ли он. Она старалась казаться такой сильной, но я видел, как ей тяжело. Я не навязывал ей своего общества. Просто находился с ней рядом.

– Ваши отношения развивались после того, как ее выписали из больницы? – спрашивала Дубровская.

– Да. Конечно, – кивал головой он. – Вы мне не поверите, но Вероника не хотела выписываться из диспансера. Во всяком случае, у нас в больнице все было определено: подъем, часы обхода, выполнение процедур. Рядом врачи и медсестры, живые люди, такие же страдающие, как она. Но что ее ждало дома? Пустая квартира и немой телефон. Песецкая и не подозревала, что после операции ей придется забыть о прежней жизни, которая некогда била ключом. Она стала быстро уставать, чувствовала себя изможденной. Она попробовала вернуться на работу, но соседство с длинноногими моделями – не самое лучшее средство психотерапии. Вероника нервничала, потому что поняла, что в борьбе с раком не все решает сила характера. Многое зависит от любви близких и поддержки, а она всего этого была лишена. Непомнящий, человек, который во многом инициировал расследование ее смерти, в период ее болезни не был столь энергичен. Он просто предал ее. Концом их отношений стал ужасный случай, который мне не забыть никогда...

Он прикрыл глаза и покачал головой. Воспоминания причиняли ему боль.

– Расскажите, пожалуйста, – попросила Дубровская. Она знала, о чем пойдет речь, из его тетради.

– Это было дефиле, посвященное приезду к нам одной заграничной знаменитости. Показывали коллекцию вечерних платьев, и все дамы в зале были сногсшибательны. Я и сейчас, закрыв глаза, могу представить вокруг себя обнаженные плечи и спины, многоцветье шелка, бархата и тафты. Запах пудры и духов, непринужденный смех, светские улыбки. Вероника была среди них. Бог знает, чего это ей стоило, но в тот вечер она выглядела прекрасно. Правда, была немного бледна, но сейчас это в моде, как ни жаль. Я видел ее несколькими часами раньше, когда она лежала в постели с мокрым полотенцем на лбу, страдая от приступов рвоты, которые одолевали ее с самого начала курса химиотерапии. «Тебе не стоит идти, – говорил я. – Это неразумно. Послушай меня. Все-таки я – врач». – «Не слушай его, дорогая, – шипел ей на ухо Непомнящий. – Он просто жуткий перестраховщик, как все эти коновалы. Представляешь, что значит этот показ для твоей карьеры?»