Будь у меня твое лицо - Фрэнсис Ча

– Какая честь! – Я подпрыгиваю. Комната вращается, но я стараюсь это игнорировать.

– Предупреждаю: если вдруг попытаешься вылить напиток при мне, тебя ждут большие проблемы, – говорит он, когда я сажусь рядом. – Я трачу здесь немалые деньги и не потерплю подобного.

– Ну конечно, нет, сэр. Даже бы и не подумала! И, честно признаться, я ждала, чтобы кто-нибудь налил мне еще, но не хотела, чтобы вы, мужчины, выглядели на моем фоне слабыми выпивалами!

Я несу чушь и даже не понимаю ее смысл. Но он наливает мне еще, и мы пьем, потом еще, и еще… больше я ничего не помню.

* * *

На следующее утро меня так рвет в постели, что Михо, проснувшись от шума, бежит в магазин за антипохмельным средством и бутылкой «покари свит»[28]. Все утро ей приходится стирать мои простыни. Я вижу звездочки в глазах и не могу подняться. Пока Михо вешает постельное белье сушиться, я снова засыпаю на полу в комнате, прижимая подушку к груди.

Когда я просыпаюсь, уже почти обед. С кухни доносится лязг, и я, хромая, выхожу из комнаты. Суджин разогревает на плите хэджангук[29] для снятия похмелья.

– Михо нужно бежать в студию, поэтому она позвала меня, – говорит Суджин. – Я сходила в ресторанчик, который тебе нравится, рядом со спа для собак. Обожаю это место! Сегодня там столько собачек в ваннах хиноки и с обернутыми вокруг голов полотенцами. Они похожи на маленьких старушек! – трещит Суджин, помешивая пластиковой ложкой кипящий суп.

Я не отвечаю. Она, прищурившись, указывает мне на стул, и я сажусь. Помедлив, Суджин спрашивает:

– Сколько ты выпила этой ночью?

Я едва в состоянии пожать плечами и аккуратно опускаю голову на руки. Она подает мне миску хэджангука вместе с ложкой, палочками и чуть-чуть кимчи, а затем наливает суп в другую миску – для себя. При этом она весело что-то напевает себе под нос.

Знаю, Суджин не идиотка – просто так кажется из-за ее врожденной способности сохранять хорошее настроение. Это важно, просто необходимо для выживания в моей индустрии, хотя сомневаюсь, что хоть один человек способен выйти оттуда невредимым.

Кто-то, увидев меня сегодня, воспримет это как предупреждение и предпочтет не совать нос в рум-салоны. Но я знаю, что Суджин подумает после рассказа о произошедшем. Она сочтет, что это моя ошибка – и расплата за неверные решения. «Я предупреждала: “Сеул-кук” – плохая идея», – скажет она. Она не знает, что подобная работа делает с тобой. Невозможно вернуться на прежний путь. Невозможно скопить денег – их никогда не хватает. Ты будешь творить вещи, которые раньше от себя и не ожидала. Ты даже представить не можешь, как все обернется.

Я знаю, о чем говорю. Со мной так и произошло. Я и подумать не могла, что закончу вот так, без денег, с изношенным телом и с истекающим сроком годности.

Я молча начинаю есть, когда Суджин подсаживается за стол.

* * *

Полиция приходит во вторник. Мы готовимся, это наш самый занятой вечер. До сих пор Мадам была вполне благодушна, на ее жабьем лице даже висело подобие улыбки. Она ходила из комнаты в комнату и проверяла девушек, отправляя переодеваться всех, чей вид ей не нравился. Сталкиваясь со мной, Мадам меня игнорировала.

Полицейских двое. Нас никто не предупредил: они спустились по лестнице, даже не дождавшись менеджера. Когда сверху до нас доносится приглушенное «Полиция!», слишком поздно: они уже здесь. Испуганные девушки, затаив дыхание, прячутся по раздевалкам.

Обычно полиция информирует салоны за несколько дней до визита. «Зачистки» – формальность, скорее даже шутка. Рейд без предупреждения – это серьезно. В таких случаях работницы берут всю вину на себя; ни Мадам, ни фактический владелец рум-салона никогда не виноваты. Он просто призрачный хер, притворяющийся частью высшего общества, его жена подлизывается к богатым, и они делают вид, что их деньги не грязные. Всегда так было и будет. У нас же за плечами годы тренировок: «Говорите, что сами захотели переспать с клиентом. Вам просто нужны деньги. Понятно?» – и вот, ты за решеткой как проститутка, а общество осуждает тебя за жажду легких денег. Некоторые девушки погибают в процессе – их или забивают до смерти, или они совершают самоубийство. Такие даже не достойны новостей.

В коридоре задерживаюсь только я: мне хочется знать, о чем разговаривают копы. Один из них, средних лет, явно скучает, на лице читается раздражение. Другой же, новичок, стоит с разинутым ртом. Этот молодой полицейский похож на школьника.

– Послушайте, я тоже сюда не рвался. Но вопрос в том, что кто-то официально заявил о проституции в этом заведении. И что будем делать? – рявкает старший на Мадам и бросает листы бумаги на стойку. – Вот обвинение – проституция и мошенничество. Этот господин заявляет, что вы выставили ему счет в миллионах вон. Меня прислал мой босс, который говорит, что заявка свалилась от боссов его босса. Я даже не знаю, кто эти люди – так высоко они стоят. Вы понимаете, о чем я?

Мадам в полной растерянности.

– Это какое-то недоразумение, – говорит она дрожащим голосом. Она надеется, что дрожь будет воспринята как страх, но я-то знаю: она в гневе. Мадам пытается воззвать к их рыцарскому чувству. Жаль, что она страшна как черт.

Должно быть, все спланировано заранее: времени хуже просто не найти. Уже половина седьмого, и совсем скоро явятся первые клиенты. Если они увидят полицию, целая ночь будет потеряна, а может, они больше и не вернутся. Уверена, все потери Мадам запишет на мой счет. Уже к утру мой долг перед ней возрастет до нескольких десятков миллионов вон. Я на грани обморока.

Когда Мадам поворачивается в сторону настенных часов, я вижу, что она уже тоже делает подсчеты в уме. Затем она снова переводит взгляд на полицейских. Взяв себя в руки, я вздыхаю и шагаю вперед.

– Это заявление поступило от Чой Чан-чан? – спрашиваю я. Это настоящее имя Брюса.

– Да, – раздраженно отвечает старший коп. – А ты кто такая?

– Я его девушка. – Я нервно откашливаюсь. – Мы поссорились, и таким образом он решил отплатить мне.

Полицейские переглядываются, затем окидывают меня оценивающим взглядом с ног до головы. Повисает опасная тишина.

– Это правда? Просто любовная ссора? – уточняет наконец старший. На его лице написано: «Ох уж эти богачи, все одинаковые». Теперь он здорово злится.

– Я знаю его имя, разве не так? У меня есть сообщения, которые подтверждают нашу близость. Не знаю, что он рассказал полиции, но сейчас он очень зол на меня за то, что я пришла туда, где он не хотел меня видеть. Долгая история, которую неловко рассказывать. Я могу пойти в отделение и дать показания, только, пожалуйста, не позволяйте нашей личной жизни портить наш бизнес. Это не вина салона, виновата я. – Я низко кланяюсь Мадам. – Мне очень жаль. – Я снова кланяюсь и приседаю. Внутри бурлят эмоции, я почти в эйфории. – У меня нет слов.