Человек за шкафом - Олег Рой

А та вернулась и подняла крик на всю ивановскую. Мать честная! Обокрали! Обнесли! Как есть обчистили! Все вынесли, ничего не оставили!..

На ее вопли сбежались соседи. Из их возбужденных разговоров Антон понял, что квартиру действительно ограбили, забрав и деньги, и почти все ценное – оба телевизора, видеомагнитофон, все аудиомагнитофоны (их в семье было три – у Ольги с Ильей, у Андрея и у Антона, на котором они с бабушкой так любили слушать классику), дедовские награды и именное оружие, украшения, старинную посуду, статуэтки, вазы, картины и даже часть мебели. Словом, все, что сама Зоя еще не успела продать. Чуть позже, когда пришла милиция, выяснилось, что кражу действительно совершил Виктор с подельниками. Консьержка знала этого вежливого, производившего самое приятное впечатление мужчину как жениха хозяйки четырнадцатой квартиры и совсем не удивилась, когда услышала, что они с Зоей и ее племянником решили переехать жить к нему, а огромную генеральскую квартиру продать, как сейчас все делают. Когда Виктор с помощниками стали выносить мимо нее вещи и грузить в машину, она и не подумала ничего такого…

Впрочем, знание того, кто именно совершил кражу, никак не помогло раскрыть дело, поскольку имя и фамилия, которыми Виктор представился Зое, разумеется, были вымышленными. Позже по отпечаткам пальцев милиция узнала настоящее имя этого вора-гастролера, который давно находился в розыске, – но ни его самого, ни украденных из квартиры денег и вещей так и не нашли. Антона допрашивать никто ни о чем не стал, и он был несказанно этому рад. В ту минуту его заботило только одно: чтобы тетка не увидела, что пианино не заперто. Ему повезло, Зоя действительно была настолько вне себя, что не обратила внимания на инструмент. И, как только она вышла из квартиры, он тотчас вернул замок на место.

После ограбления жизнь Антона, и раньше-то напоминавшая самый жуткий из ночных кошмаров, превратилась в настоящий ад. Лишившаяся денег, позволявших ей барствовать и бездельничать, Зоя озверела настолько, что временами и вовсе теряла человеческий облик. Она, наверное, убила бы своего несчастного племянника, если бы не боялась попасться – сотрудники милиции, которые вели дело о квартирной краже, имели привычку приходить в любое время без предупреждения. Чтобы спасти свою жизнь, Антон вообще перестал выходить из-за шкафа, пока тетка была дома. К счастью, уходить ей приходилось все чаще – привыкнув жить, ни в чем себе не отказывая, Зоя очень болезненно перенесла кражу и судорожно начала изыскивать все возможные способы найти деньги.

Установив, что воры унесли не все подчистую, она быстро превратила в деньги – торопливо, неумно, почти за бесценок – то, что еще осталось. Целыми днями рыскала по квартире, выискивая, что бы еще продать барыгам или сдать в комиссионку. Когда кончились мелкие вещи, настала очередь мебели. Услышав из своего укрытия, что она собирается продать фортепиано, Антон решил, что это его конец. Он просто не переживет, если лишится инструмента. «Ну почему, почему я до сих пор еще не умер?! – сокрушался он. – Хоть бы простуду подхватить, когда буду мыться, а там и до воспаления легких недалеко…» Но, как назло, серьезно заболеть у Антона все никак не получалось.

Тут впервые за долгое время судьба проявила к Антону хотя бы мизерную благосклонность. Перекупщик, которому Зоя сбывала вещи Назаровых, оказался и неумен, и неопытен. Он никогда не имел дела с музыкальными инструментами и потому был не в состоянии понять, может ли представлять ценность это фортепиано. Вроде старинное, вроде красивое… Но лак пооблупился, а крышка безнадежно испорчена грубо врезанным замком. Значит, нужно реставрировать и, главное, менять крышку и вот эту боковую стенку, как она там называется… А это наверняка обойдется дорого, может, весь инструмент того не стоит…

Барыга объяснил это Зое, и та махнула рукой.

– Не хватало еще на этот хлам деньги тратить! – заявила она. – Проще уж выкинуть.

Но фортепиано осталось в квартире – только потому, что за вынос его на помойку нужно было платить дворникам, а жадная Зоя поскупилась.

Зато Антон лишился кровати. Осмотрев как-то пустующую комнату племянника, Зоя прикинула, сколько можно выручить за мебель, и решила загнать все, что только получится. Все равно этот дебил круглые сутки в своей щели сидит – зачем же хорошим вещам без дела стоять? Так Антон окончательно переселился за шкаф. Он уже приучился спать там – стоя, упершись коленями, плечами и лбом в заднюю стенку. Мышцы как-то сами расслаблялись, руки повисали, и вот в таком положении он и засыпал. Неудобства для тела были ничтожны по сравнению со страданиями души. Видеть Зою, слышать ее голос для Антона было гораздо более мучительно. Зоя казалась ему воплощением всех бед, которые накинулись внезапно на его семью, она стала символом самой смерти, витавшей в опустевших комнатах генеральской квартиры.

Предприниматель из Зои оказался никудышный, и барыги, разумеется, активно этим пользовались. Денег, вырученных от продажи остатков «генеральской роскоши», хватило ненадолго, тетка спустила их гораздо быстрее, чем успела получить. Обнаружив, что средства кончились и жить, кроме двух пенсий, особо не на что, Зоя, тяжело вздыхая, снова стала устраиваться на работу.

Она узнала, что неподалеку от их дома, тут же, на улице Горького, в самом центре Москвы, открылся офис иностранной фирмы. Фирма занималась продажей современных отделочных материалов для ремонта квартир – материалов, устаревших на Западе, но еще не виданных, а потому страшно модных в России. Про то, как работалось на этой фирме, ходили легенды. Уверяли, что попасть в нее на должность хотя бы секретаря или продавца, которого там именовали по-западному солидно – менеджером, – было очень сложно, требовалось безупречное знание английского языка, компьютера и много чего еще. Чтобы отобрать соискателей, их заставляли заполнять бесконечные бланки с анкетами и психологическими тестами на этом самом английском, и совершенно непонятно было, как правильно отвечать на вопросы, чтобы угодить отделу кадров.

Судя по слухам, зарплата у тех, кому повезло оказаться в штате, была заоблачной, ни в какой государственной конторе таких денег не платили. Но зато и работали они адски, по двенадцать часов в сутки, стучали друг на друга, постоянно подсиживали и готовы были сделать любую гадость ближнему, лишь бы удержаться на должности. На перекур толком не выйдешь, штрафуют, за малейшие опоздания тоже штрафуют, за то, что одет не так, как положено, – тоже штраф. А за более серьезные проступки – так вообще тут же увольняют. Одну секретаршу тут же выставили за дверь, когда ей вздумалось в обеденный перерыв пробежаться по магазинам, а шефу она срочно понадобилась. А еще был случай, что кто-то донес, будто в таком-то отделе обсуждают, у кого какая зарплата, – так начальство сразу же уволило весь отдел, не разбираясь, кто обсуждал, что говорил и говорил ли вообще.

Вот на эту фирму и посчастливилось устроиться Зое. Не секретарем, конечно, всего лишь уборщицей, но и это показалось неплохо. Зарплата немалая, целых двести рублей в месяц, больше, чем у инженера или младшего научного сотрудника. График удобный – всю неделю работаешь всего лишь несколько часов по утрам, и только один полный день дежурства, когда сидишь в офисе на всякий случай: вдруг где горшок с цветами опрокинется или кофе прольется. Правда, вставать приходилось рано, около пяти, чтобы в шесть уже быть в здании фирмы и приступить к работе, но Зоя хоть жила недалеко, десять минут пешком – и на месте. Зато одежду рабочую выдали – хоть на улице такую носи, «фирма». В удобных резиновых перчатках, с моющими средствами и множеством различных импортных губок, швабр, щеток для того и для сего Зоя и еще коллеги убирали кабинеты, коридоры и туалеты. Справиться нужно было до десяти утра, когда начинался рабочий день и приходили сотрудники. И все – до завтра свободна.