Темза. Священная река - Питер Акройд

Они принадлежали к числу тех беднейших из бедных, кто, обитая в прибрежных дворах и проулках, ходили, “едва прикрыв наготу неописуемой рванью; тела их были перепачканы речной слякотью, лохмотья их затвердели как доска от грязи всевозможных видов”. Вот каковы они были – люди реки.

Много было на Темзе и гораздо более древних профессий. Например, история реки – это отчасти и история моряка. Эта профессия не претерпела за столетия заметных изменений, хотя перемены в одежде моряков очевидны. В саксонский период они одевались в красное и синее (датские мореплаватели – в черное), но в Средние века они уже носили кожаные безрукавки и костюмы из грубого сукна. В XV веке на них можно было увидеть стеганые куртки и кожаные нагрудники; им давали также кожаные шлемы. В XVI столетии они ходили в коротких куртках белого или голубого цвета и широких, мешковатых брюках; вместо шлемов они начали носить плоские меховые шапки на манер паломников. В конце XVII века мода опять изменилась: появились брюки в полоску, короткие камзолы и ботинки с пряжками. Джон Филдинг-младший писал в 1794 году в своем “Новом лондонском соглядатае” о моряках Уоппинга, что их “манера жить, разговаривать, вести себя, одеваться настолько необычна для них же самих”, что они образовали некую особую расу. В начале XIX века они стали носить брюки клеш, жилеты и полосатые матросские рубахи с открытым воротом; костюм дополняли короткая куртка и черный шелковый шейный платок.

Среди бурлящей человеческой массы на реке и около нее были и более специфические категории: грузчик, носильщик, палубный матрос и множество других. Но особое место занимает фигура лодочника, прославленного в песнях и всевозможных историях как олицетворение реки в ее нижнем течении. Традиционно его считали человеком буйным, неотесанным, угрюмым и грубым на язык.

Корпорация лодочников была создана в 1555 году, но профессия эта, конечно же, гораздо старше. Сохранился, например, документ 1293 года, где лодочников, перевозивших людей между Лондоном и Грейвзендом, обвинили в том, что они “берут с путников непомерно против их воли”: вместо обычного полупенса – целый пенс. Подобные жалобы звучали столетие за столетием. В анонимной поэме начала XV века “Лондон-разоритель” автор посещает Лондон:

Была, кроме того, проблема перегрузки. В XIV и XV веках лодочников нередко судили за то, что они брали более трех пассажиров. Им также было запрещено оставлять лодку на южном берегу Темзы, где ее могли присвоить “воры и злоумышленники”. Это ясно показывает, что два берега реки пользовались разной репутацией, что она служила неким рубежом, как и в те далекие дни, когда она разделяла враждующие британские племена. Ограничения вводились и позже: например, в середине XVII века вышел запрет на перевозку людей по воскресеньям. “Возвращаться домой водным путем в день Господень” сочли “осквернением дня сего”, и на обоих берегах Темзы поставили солдат, чтобы арестовывали нарушителей. Тут есть о чем задуматься: почему путешествие именно по воде, а не по суше было объявлено нечестивым? В связи с этим стоит упомянуть, что в XIX столетии существовало “Общество распространения религии среди лодочников, барочников и иных речных работников”.

Существовало, однако, важное разграничение: лодочниками (watermen) считались те, кто перевозил по реке людей на барках и уэрри, тогда как лихтерменами называли тех, кто перевозил грузы. У лодочников, как и в большинстве иных речных профессий, секреты мастерства передавались от отцов к сыновьям. Приходилось изучать науку приливов, различия между участками реки, воздействие ветра и течения; в любом месте надо было уметь оценить на глазок глубину.

В конце XVI века на Темзе, по некоторым оценкам, трудилось около трех тысяч лодочников, но к началу XVIII столетия их количество возросло до восьми тысяч. К концу века их стало уже двенадцать тысяч, в том числе две тысячи учеников. Другие авторы, однако, приводят куда более высокие цифры: что в XVI веке количество лодочников Темзы составляло двадцать тысяч, а в XVIII веке – сорок тысяч. Все эти оценки, так или иначе, приблизительны. Самое важное – это доминирующее положение речного транспорта. Энергия Лондона, как и страны в целом, была энергией реки. В XIX столетии, однако, число лодочников стало уменьшаться: на Темзе возникли новые виды транспорта, ее пересекли новые мосты – в частности, мост Ватерлоо, построенный в 1811–1817 годах; Мейхью в 1850 году оценил количество лодочников в шестнадцать тысяч.

Они должны были носить бляху на рукаве, но, помимо бляхи, их отличали по особой короткой куртке и шляпе. Самый известный из них – “лодочник-поэт” Джон Тейлор – признал, что “немало в Корпорации нашей людей грубых, неотесанных”, но затем принялся оправдывать их поведение грубостью пассажиров. Кого бы ни пришлось везти – головореза или щеголя – он “не сядет, не разразившись потоком ругательств новейшей чеканки”. Тейлор жалуется далее: “Он орал не умолкая: греби, греби, греби, чтоб тебя холера взяла, греби!.. А когда его подлейшество высадился, где ему нужно было, он велел мне ждать: мол, скоро вернусь, поедем в другое место”. Ожидание, как обычно, было напрасным.

Лодочников подстерегали и другие опасности. Например, в XVII и XVIII веках их насильно забирали во флот, где они ценились благодаря своим водным навыкам. В конце XVIII века Чарльз Дибдин сочинил знаменитую песню о переживаниях лодочника-рекрута:

Но, каковы бы ни были их горести, лодочников Темзы обычно считали людьми низкого пошиба, достойными осуждения. Есть знаменитый рисунок Томаса Роулендсона “Лондонские неприятности” (1807), где изображена группа настырных лодочников в характерных шляпах и с бляхами, осаждающих пожилую даму, которая спускается к реке в Уоппинге. “Весла! Весла! Весла! Весла!” – орут они наперебой.

Еще более неприятной публикой, по распространенному мнению, были речные барочники. Они управляли судами, на которых временами и жили. Барки по-иному назывались “судами для каналов”, “обезьяньими лодками” и “вассерами”. Барочники славились драчливостью и едким остроумием. Утверждают, что Ричард Бертон, печальный автор “Анатомии меланхолии”, мог развеселиться только у оксфордского моста Фолли-бридж, где он любил слушать разговоры барочников. Как писал один историк Оксфорда, “под конец ничто не могло его рассмешить, кроме одного: спускаясь к подножию моста в Оксфорде, он слушал, как барочники ругают и клянут друг друга на чем свет стоит, и тогда он хватался за бока и хохотал от души”. Барочники, кроме того, отлично владели редкими способами рыбной ловли и считались умельцами по части сбора и смешивания целебных трав. Они хорошо знали места вдоль берега, где эти травы росли, и продавали их в городах. Барки зачастую были весело раскрашены и расписаны яркими речными пейзажами. Как цыгане, которые некогда вставали у Темзы табором, барочники были особой кастой, где заключалось много внутренних браков. От жителей прибрежных деревень они держались в стороне, и каждая из двух групп относилась к другой с недоверием и презрением. Деревенские по существу приравнивали барочников к цыганам, виня и тех и других во всевозможных проступках и кражах – например, в воровстве утиных яиц. В 1600 году о барочниках отозвались как о “пьяных оборванцах”.