Зов предков - Даниэла Стил

В эту ночь, несмотря на усталость, он спал некрепко и проснулся до рассвета, когда вокруг было еще темно и полная луна только начинала склоняться к вершинам деревьев. Приподняв голову, Жан увидел, что Вачиви тоже не спит. Быть может, подумалось ему, она боится его или тоскует о своем племени, в которое она уже никогда не вернется, но спросить об этом он не мог, поэтому лишь легонько коснулся пальцами ее лица, а потом погладил по волосам, словно хотел сказать, что все будет хорошо. Жан твердо решил, что расстанется с Вачиви, только когда будет уверен — она в безопасности и ей ничто не грозит. После всего, через что им довелось пройти, он чувствовал свою ответственность за девушку, что было для него внове. До сих пор Жан отвечал только за себя, но теперь ему казалось — он непременно должен позаботиться о Вачиви и о ее будущем. Она была еще совсем юной, и в первую очередь ему необходимо было найти для нее хороший дом. Жан надеялся, что его родственники в Новом Орлеане будут добры к девушке; быть может, они даже дадут ей какую-нибудь работу. Например, она могла бы нянчить внуков Анжелики или делать что-то по дому… Что-нибудь да найдется, подумал он и, повернувшись на бок, ободряюще улыбнулся девушке.

Заметив его улыбку, Вачиви улыбнулась в ответ, и в свете звезд блеснули ее большие глаза. Приподнявшись на локте, она осторожно коснулась кончиками пальцев его лица, потом наклонилась к нему и поцеловала в губы.

Этого Жан не ожидал — он не знал даже, как ему реагировать на ее поцелуй. Вачиви застала его врасплох, и он продолжал лежать неподвижно и молчал, пытаясь справиться с нежностью, которая захлестнула его горячей волной. Не сразу Жан решился поцеловать ее в ответ. В эти мгновения Вачиви была всем, о чем он мог думать и мечтать, и вместе с тем Жан знал, что никогда не простит себе, если воспользуется ее неопытностью или ее зависимым положением.

Они были одни в лесу — и в целом мире тоже, и его подсознание решило проблему за него. Словно электрический ток пробежал между ним и Вачиви, и страсть охватила Жана. Они вместе пережили многое и теперь, усталые и напуганные, чувствовали себя потерпевшими кораблекрушение моряками, выброшенными на берег после долгих скитаний в безбрежном океане. Им удалось выжить, и это было главным. Ни один из них не знал, что делать дальше и что ждет их впереди, укрыться от неизвестности и одиночества они могли только в объятиях друг друга. Жан целовал Вачиви с жадной страстью, какой ему еще не доводилось испытать, а она обнимала его со всей нежностью, которую ей так долго приходилось сдерживать. С детства ее учили никогда не смотреть в глаза постороннему мужчине — и вот теперь она оказалась в объятиях белого. Взаимное желание вспыхнуло, как порох, к которому поднесли спичку, и Жан, отбросив колебания, скользнул к ней под одеяло, а Вачиви мгновенно освободилась от платья. Теперь он не только видел, но и осязал то бесконечно прекрасное тело, которое раньше наблюдал только издали, и оно казалось ему знакомым и родным — и оно принадлежало ему. И когда над лесом поднялось солнце, Жан и Вачиви заснули в объятиях друг друга в полной уверенности, что отныне они всегда будут вместе и что именно это было им предначертано с самого начала. Но будущее по-прежнему оставалось тайной для обоих.

* * *

Солнце стояло уже довольно высоко, заливая поляну яркими теплыми лучами, когда они проснулись. Приподнявшись на локте, Жан пристально вгляделся в лицо Вачиви, опасаясь увидеть ее огорченной или стыдливо смущенной и чужой. Но Вачиви улыбалась безмятежно и радостно, а потом снова раскрыла ему свои объятия, и Жан вновь пережил то же облегчение, ту же радость и страсть, которую он испытывал к ней несколько часов назад. А ведь совсем недавно ничего подобного он и представить себе не мог, это удивительное единение душ и тел было как дар, посланный свыше.

Оба улыбались, когда спустя какое-то время наконец поднялись, чтобы развести костер и поесть. Они не могли говорить друг с другом о том, что произошло между ними, но взгляды, которыми они обменивались, были достаточно красноречивыми. А эти взгляды свидетельствовали: и Жан, и Вачиви отлично понимают, в чем дело. Когда-то — несколько дней или даже недель назад — они полюбили друг друга. Если бы Жан не убил Напауши, они, наверное, никогда бы не оказались вдвоем в этом лесу, но вмешалась судьба, и все случилось так, как случилось. Интересно, гадал он, будет ли у них теперь ребенок? Когда они в первый раз занимались любовью, Жан понял, что Вачиви — девственница, но ведь после первого раза был и второй, и третий…

Одним словом, последние несколько часов изменили многое, и девушка, которая называла себя его рабыней, превратилась в женщину, с которой Жану хотелось быть всегда, заботиться о ней, опекать и оберегать. В свои двадцать пять с небольшим он еще никогда не любил, но теперь у него не было никаких сомнений в том, что с ним происходит. Пылкая страсть неожиданно превратилась в глубокое и зрелое чувство, и теперь Жан был безумно и безоглядно влюблен в эту индианку из племени сиу, которую он по воле случая повстречал на берегах уединенного лесного озера. Эта история была достойна того, чтобы рассказывать ее внукам — если, конечно, у них когда-нибудь будут внуки. В этом, впрочем, Жан не сомневался, потому что теперь он твердо знал, чего хочет. Быть с Вачиви, любить Вачиви, сделать ее счастливой… Но сначала ему нужно было обучить ее всему, что могло понадобиться маленькой дикарке в мире белых людей.

И когда они тронулись дальше по дороге в Сент-Луис, Жан с особенным рвением пытался разговаривать с Вачиви то по-французски, то по-английски. Они больше не спешили и часто останавливались, чтобы заняться любовью в лесу или на берегу звонкого ручья, и эта неспешная, томная близость раз за разом дарила обоим чистую, всепоглощающую радость. В результате вместо двух дней они добирались до Сент-Луиса трое с половиной суток, а за это время Вачиви успела выучить еще несколько расхожих фраз на обоих языках и множество слов. Правда, она по-прежнему использовала их не всегда к месту, однако Жан видел — она изо всех сил старается, чтобы сделать ему приятное, и ее успехи были поразительными. У Вачиви явно были способности к языкам — она запоминала непривычные звуки и слова быстро и легко, а главное — ей самой это нравилось.

Но город, настоящий большой город, произвел на нее ошеломляющее впечатление. Вачиви никогда не видела ничего подобного и выглядела испуганной, когда они наконец, добрались до гостиницы и зарегистрировались. Из соображения приличий Жан снял две комнаты для себя и для Вачиви. Правда, дежурный портье за стойкой посмотрел на девушку неодобрительно, но ничего не сказал. Вручив Жану два ключа, он вызвал мальчишку и велел ему отвести вороного в гостиничную конюшню, а молодые люди поднялись на второй этаж. Спать они решили вместе в одном номере; второй был нужен только для того, чтобы сохранить репутацию Вачиви. Вряд ли подобный трюк мог кого-нибудь обмануть; и для постояльцев, и для служащих гостиницы Вачиви была просто еще одной скво, которая путешествует с белым, и все же воспитание не позволяло Жану совершать поступки, способные бросить хотя бы малейшую тень на доброе имя женщины. А Вачиви вообще была спокойна — она чувствовала его уважительное отношение к себе.

Вечером они ужинали в общем помещении, причем Вачиви так умело пользовалась ложкой, словно делала это всю жизнь, хотя оловянную ложку она впервые увидела только в хижине Люса Ферье. Индейцы ее племени никогда не готовили суп, а маисовую похлебку или рагу ели с помощью вставленной в расщепленную палку створку раковины-речницы. Ей, впрочем, помогал пример Жана, за которым она внимательно наблюдала, в точности копируя каждый его жест. Как и он, Вачиви расстелила на коленях салфетку и довольно ловко подцепляла вилкой кусочки мяса, которое, впрочем, раскромсала ножом с чисто индейской сноровкой. Жан тем не менее видел ее скованность и понимал, что все вокруг непривычно для нее. Похоже, и от еды Вачиви не получала особенного удовольствия — настолько непривычны были для нее все эти сверкающие приборы, салфетки, супницы и бокалы.