Семья в законе - Владимир Колычев

– Что-то не так, брат? – спросил Лева.

– Да нет, нормально все, – мотнул головой Эдуард. – Просто вспомнилось...

– Что вспомнилось? – открывая перед ним дверь, спросил Семен.

– Да был у нас один грузин... Но это неважно.

– Уже неважно. Потому что ты на свободе, дорогой. А грузины пусть дальше парятся.

В просторном салоне лимузина было прохладно и пахло розами. Бутылка шампанского в серебряном ведерке, мягкая нежная кожа сиденья...

– Ну и запашок от тебя, брат! – насмешливо протянул Семен.

– А ты бы с мое отсидел, посмотрел бы я на тебя, – с неожиданным для себя апломбом ответил Эдуард.

– Извини, брат, забыл, что ты у нас герой!

– Герой не герой, а месяц отмотал. А кто-то сразу обещал меня вызволить.

– Да сразу не вышло, – развел руками Лева.

– Не вышло, – эхом отозвался Ждан.

Машина мягко тронулась и выехала на шоссе.

– Ничего, зато баланды хлебнул, – подмигнул братьям Семен. – Теперь ты у нас крутой.

– Кто нары не нюхал, тот не жил, – разомлел от собственной значимости Эдуард.

Действительно, в Семье только сам Бурбон и Стас сидели в тюрьме. Лева недели две провел под следствием. А Семен и Ждан и вовсе лиха не ведали. Так что Эдуарду есть, чему их поучить.

– А как ты нары нюхал, на них или под ними? – с усмешкой спросил Семен.

– Не понял базар, – растопырив пальцы, надменно глянул на него Лихопасов.

– Ну, говорят, у тебя кличка Чухарик была.

– Кто говорит? – побледнел Эдуард.

Душа отяжелела, опустилась куда-то в живот, а в желудке появился неприятный сосущий холодок.

– Да есть люди. Или ты думал, что никто ничего про тебя не знает? – язвительно хмыкнул Семен.

– Ты знал?

– Само собой. А вдруг у тебя настроения панические возникли бы, вдруг бы ты к ментам захотел переметнуться. Вот мы тебя и контролировали.

– Тогда... Тогда вас убить мало! – озлобленно выпалил Эдуард.

– Чего?! – хохотнул Семен.

– Врешь ты все! Я сам по себе в камере был... Я же просил тебя, чтобы ты Штуцера унял. Но ты ж его не унял!

За время, проведенное в тюрьме, Эдуард сильно усомнился в могуществе Семьи. Но вот обстоятельства изменились, с дужки очков исчезли отпечатки его пальцев, экспертиза сделала соответствующие выводы, а судья принял правильное решение. Значит, Бурыбины действительно способны на многое, если смогли организовать столь сложный подлог.

Но, тем не менее, в тюрьме они Эдуарду не помогли. Не было у них возможностей избавить его от того же Штуцера. Не было, и все тут! И что бы ни говорил сейчас по этому поводу Семен, Эдуард останется при своем мнении.

– Зачем я должен был его трогать, если ты сам должен был с ним разобраться? – Семен все говорит, говорит. – Может, я бы обидел тебя, если бы убрал его... Ты же хочешь свести с ним счеты?

– Да сейчас-то мне зачем все это? – небрежно усмехнулся Лихопасов.

– А отомстить. Он тебя унижал, жизни тебе не давал... Я бы ему этого никогда не простил.

– Ну, я его прощать не собираюсь.

– Вот это правильно, это по-нашему. Мы же мафия, мы должны мстить своим врагам. Штуцер – твой враг, значит, и наш тоже... Ты же не Чухарик, правда? Ты наш брат. А какая-то мразь вела себя с тобой так, будто ты никто. И ты – никто. И мы, выходит, тоже никто...

Семен, казалось, был взбудоражен не на шутку. Эдуарду не нравился этот его запал, он чувствовал здесь какой-то подвох.

– А мы – сила, да, брат? – возбужденно продолжал Семен.

– Ну, сила, да, – подозрительно покосился на него Лихопасов.

– Тогда ты должен спросить с него. За нас.

– Ну, его сначала найти надо.

– Дерьмо – вопрос! Он уже в багажнике.

– Кто в багажнике? Штуцер?!

– Ну не Карина же!.. Сейчас в лесу будем, спросишь со Штуцера, и вся проблема.

Эдуард растерянно посмотрел на Леву, перевел взгляд на Ждана. Оба сосредоточенно молчали. Судя по выражению их лиц, Семен не шутил.

– Или ты не хочешь спросить с него за свои унижения? – жестко спросил он.

Эдуард понял, что выбора у него нет. Или он отомстит Штуцеру, или навсегда останется для Семьи Чухариком.

– А-а... А что я должен с ним сделать? – запинаясь, дрожащим от волнения голосом спросил он.

Он вдруг представил, как охранники становятся в круг, в центр которого выпускают его и Штуцера. Драка на кулаках, кто кого... А ведь победит Штуцер. Он сильней.

– А это тебе решать: хочешь, убей, хочешь, прости. Выбор за тобой.

Семен холодно и с усмешкой посмотрел на него. Если Эдуард простит Штуцера, то ему самому прощения точно не будет...

– А как убивать?

– Можешь удушить. Можешь зарезать. Можешь застрелить.

– Э-э, лучше застрелить.

– Тогда пистолет в студию! – засмеялся Лева.

Ждан тут же протянул Эдуарду вороненый, еще пахнущий оружейным маслом «ТТ».

Через некоторое время машина выехала на безлюдную лесную полянку, из остановившихся джипов стали выходить парни в черных костюмах. Они действительно встали в круг, на который вытащили Штуцера, жалкого, гнусного и сопливого. Увидев Эдуарда, он рухнул на колени, протягивая ему связанные в запястьях руки.

– Эдуард Михайлович, прости! Гадом буду, бес попутал!

Из шмыгающего носа текли сопли, на губах пузырилась пена. Его вид не мог вызвать ничего, кроме отвращения. Но, глядя на него, Эдуард испытывал невероятное удовольствие, он наслаждался своей властью и могуществом, заключенным в патроннике пистолета. Стоит только ему нажать на спуск, и Штуцеру воздастся по его заслугам... А ведь сколько раз, там, в тюрьме, он представлял, как Штуцер будет стоить перед ним на коленях, вымаливая прощение. Неужели мечта сбылась!

– Какой бес? – с достоинством и важностью Дона Корлеоне спросил Эдуард. – Ты сам хуже всякого черта!

– Эдуард Михайлович, будь человеком, не губи! Хочешь, чертом стану, чтоб мне всю жизнь парашу нюхать!

– Мочи эту мразь, – скривился рядом стоящий Семен. – Смотреть невозможно.

Глядя на Штуцера, невозможно было поверить, что это был тот самый человек, который там, в тюремной камере, вытирал ноги об Эдуарда. А ведь это было.

– Нет тебе прощения, – пафосно мотнул головой Лихопасов. И наставил на Штуцера пистолет. – Мафия ничего и никогда не прощает.

– Пощади! Не убива...

Мольба о пощаде слилась с выстрелом, и Штуцер упал замертво. Он лежал на земле с открытым ртом, в который влетела пуля. Эдуард смотрел на него, не испытывая никаких чувств, кроме наслаждения местью.