Семья в законе - Владимир Колычев

– Ну вот, пусть теперь кто-нибудь попробует назвать тебя Чухариком, – негромко сказал Семен.

Одной рукой он забрал у Лихопасова пистолет, другой – обнял его за плечи.

– Но ты же назвал, – недовольно отозвался Эдуард.

– Когда? – изобразил удивление Семен.

– Сейчас.

– Я сказал, пусть только кто-нибудь попробует.

– Но ты же попробовал.

– Ну, ты молоток, брат! – поощрительно засмеялся Бурыбин. – Гляди, как круто насел!.. Все, сдаюсь! Теперь ты, конкретно, в авторитете... Ну что, к тебе домой?

Эдуард кивнул. Ему очень хотелось домой – как следует отмокнуть в джакузи, смыть с себя тюремную грязь и кровь Штуцера. Домашний стол – тоже не последнее дело...

Юля его не интересовала. И он даже обрадовался, когда вдруг выяснилось, что дома его никто не ждет. Правда, радость эта густо была пронизана тоскливыми нотами. Все-таки он из тюрьмы вернулся, и жена могла бы в этот день отказаться от своей работы, от этих жалких людишек, которых она лечит бесплатно.

– А я почему-то думал, что Юлька нам поляну накроет, – разочарованно покачал головой Лева.

– Ага, поляну накроет, – кивнул Ждан.

– Незачет ей, – ничуть не расстроился Семен. – А незачет отработать надо, да, Лева? В субботу собираемся у отца, пусть только попробует отказаться. Но я с ней поговорю... А ты, Эдик, давай, обустраивайся. Яичницу себе сваргань...

– Да я-то не пропаду.

Судя по всему, братья собрались уезжать. Вот это Эдуарда обрадовало по-настоящему.

– Но мне бы лучше в «Седьмую орбиту» съездить, – многозначительно глянул он на Семена. – Или я уже не при делах?

– Как же не при делах? Все в ажуре, Эдик. И казино на месте, и секретная твоя тарша, – заговорщицки подмигнул ему Семен. – Только смотри там, осторожно.

– Ну, понятное дело, – расцвел Эдуард.

Одна только мысль о том, что Карина так же доступна, как и в прошлом, заставила его мужскую суть вибрировать от возбуждения.

– Что, понятное дело? Если ты не в курсе, у нас небольшие проблемы. Поэтому самому в казино ехать не надо. Часа через два за тобой подъедут. Новая машина, новая охрана – заслужил.

– А охрана зачем? – напрягся Лихопасов.

– Говорю же, с конкурентами проблемы у нас, – сурово ответил Семен. – Всякое может случиться.

– Что, и убить могут?

– А ты боишься? – спросил Лева, с подозрением всматриваясь в него.

– Я? – растерянно встрепенулся Эдуард. – Я – нет!

Конечно же, он боялся умереть, но страшно было признаться в этом.

– Вот и хорошо, что не боишься. Нас бояться должны. А кто не боится, того напугаем, правильно, брат? – Семен снова перешел на свой привычный ироничный тон.

– Э-э, да.

Братья уехали, оставив Эдуарда в смятении. Что это значит – проблемы с конкурентами? Какие у Семьи конкуренты – воровская община, Паук со своей охранной паутиной, кавказские торговцы со своим укладом и претензиями? От всех них можно ждать беды. И не бить враг будет, а сразу стрелять, убивать...

Поддавшись панике, Эдуард раздумал ехать в казино. Дома хоть и нет охраны, зато есть крепкие стены, решетки на окнах, в сейфе – охотничьи ружья.

Но горячая ванная расслабила его, успокоила. А через пару часов, как и было обещано, к дому подъехал новенький черный «Ландкрузер» с водителем и охранником.

Это была его машина, его телохранители. И так хотелось поскорей отправиться в путь в сопровождении грозных спутников, что не осталось никакого желания сидеть дома.

И все же в пути он нервничал. Пытался поговорить с охраной, узнать природу возникшей угрозы, но парни сами толком ничего не знали.

Наступал вечер, в казино готовились принимать гостей, в залах наблюдалось оживление. Эдуарда встречали приветливыми улыбками, но здоровались с ним так, будто не видели его со вчерашнего дня. Как будто и не было никакой тюрьмы...

В приемной цвела и пахла Карина, прелестная девушка, мечта бесправного арестанта.

– Эдуард Михайлович! – зажеманилась она, поднимаясь ему навстречу.

– Эх, Карина-Кариночка, темные очи!.. – в романтическом упоении воззвал к ней Лихопасов. – Если бы ты знала, как я голоден!

– В каком смысле, Эдуард Михайлович?

– Во всех смыслах, Кариночка. Я ведь сегодня еще утром стихи читал: сижу за решеткой, в темнице сырой... Стихи хорошие, а завтрак, моя дорогая, ужасный. А потом суд был, оправдали меня, потому что я хороший. А жена, увы, не встретила, обедом не накормила. Тюрьма завтраком покормила, а жена – нет.

– Плохая жена, – сделала вывод Карина.

Эдуард и хотел бы с ней согласиться, но не мог это сделать. Ведь их разговор мог стать достоянием вездесущего Семена.

– Нет, жена у меня хорошая. Но не кормит. И я сегодня без обеда остался. И без горячего...

– Все будет, и обед, и горячее. Я сейчас все организую...

Из приемной он зашел в свой кабинет, снял пиджак, галстук, опустился на диван, включил телевизор. Сегодня он будет занят только собой.

Карина не обманула его ожиданий. И обед подала, и себя. Хватило легкого намека, чтобы она опустилась перед ним на колени, сняла блузку...

– Ух, ты! Какое тело!

Эдуард благодарно улыбнулся. Он ждал этих слов. За месяц, проведенный в камере, он заметно похудел. И на прогулках в тюремном дворике время зря не терял – подкачивал бицепсы и грудные мышцы. Силы и храбрости это ему не придало, зато он выиграл в эстетическом плане. Не Шварценеггер, конечно, но никакого сравнения с тем, что было раньше.

– Ты первая, кто это видит, – самовлюбленно сказал он.

– И первая, кто может тебя съесть.

«Поедала» его Карина медленно, кусочек за кусочком, ее голова опускалась все ниже и ниже... Она дошла до самого чувствительного места, когда вдруг открылась дверь, и на пороге появилась Юля.

Карина вскочила, застегивая блузку, Эдуард потянулся за брюками, но было уже поздно. И все же он пошел в наступление.

– Ты сама во всем виновата!

Если бы она встретила его сегодня дома, накормила обедом его и своих братьев, он бы просто-напросто не смог бы оказаться здесь и в объятиях секретарши. Но Юля не стала ничего выяснять.

– Я знаю, – сухо сказала она.

И ушла, громко хлопнув дверью. Эдуард со стоном схватился за голову. Если Юля совсем уйдет от него, Семья быстро поставит на нем крест – сначала обычный, деревянный, а потом уже, возможно, мраморный...

Пол качался, стены, казалось, изгибались, как кривые зеркала. И только Лена стояла незыблемо. Светящееся, отливающее мертвенной синевой лицо, грустные глаза, бесплотное, почти прозрачное тело... Она внезапно всплыла из темноты, и, глядя на нее, Павел боялся, что сейчас она исчезнет, растворится во мраке вечности.