По следам Штирлица и Мюллера - Валерий Шамбаров

Пост начальника РСХА Гейдрих при новом назначении сохранил. С Берлином он был связан ежедневной авиапочтой, специальными телефонными и телетайпной линиями, радиосвязью через особую сеть РСХА, в его распоряжении были два самолета, постоянно готовые к вылету. Если нужно, он вызывал к себе подчиненных или сам прилетал на совещания. Но после его перемещения в Прагу начальники управлений получили право докладывать те или иные вопросы непосредственно Гиммлеру. Это способствовало дальнейшему возвышению Шелленберга, который нравился рейхсфюреру, стал его любимчиком.

Впрочем, и Мюллера не обижали, он получил очередные звания, 9 ноября 1941 г. стал генерал-лейтенантом полиции и группенфюрером СС. Но и забот у него прибавилось. Он был назначен «уполномоченным по вопросам восточно-европейских стран», руководил созданием сети гестапо на оккупированных территориях, отдавал приказы об «охранных» или «превентивных» арестах в самой Германии и подконтрольных ей странах.

Концлагеря и лагеря военнопленных Мюллеру не подчинялась. Приказы о депортациях в лагеря подписывал Гиммлер или Гейдрих. Но на гестапо возлагался «политический» контроль в лагерях. Офицеры тайной полиции должны были выявлять врагов рейха среди заключенных, изучать их личные дела, расследовать внутрилагерные преступления, вербовать осведомителей. А при этом отбирать кандидатов на перевод в «штрафные» лагеря или для уничтожения. Что ж, такие обязанности Мюллер тоже выполнял основательно и дисциплинированно. При этом участь конкретных людей его не интересовала. Приказано — он сделает. Если начальник гестапо иногда и протестовал, то только по частным, «техническим» вопросам.

Скажем, 9 ноября он издал приказ для своих подчиненных в России: «Начальники концлагерей жаловались, что от 5 до 10 % советских граждан русской национальности, приговоренных к смерти, прибывали в лагеря полумертвыми либо уже умершими… При этом отмечалось, что, например, при передвижении от железнодорожной станции в лагерь значительное число их падало в обморок от истощения, умирало или было при смерти, и их приходилось бросать на машины, следовавшие за колонной. Иногда очевидцами подобных сцен становились представители местного немецкого населения… С сего дня советские русские, находящиеся на грани смерти и неспособные в силу этого совершить даже короткий переход, должны исключаться из числа направляемых в концлагеря для казни».

А между тем проходил месяц за месяцем, но ожидаемого падения Советского Союза так и не происходило. Наоборот, иллюзии первых дней войны развеивались. Сопротивление русских войск, которые уже списали со счетов, не ослабевало, а возрастало. Они наносили чувствительные контрудары. Немцев и их союзников стопорили то на одном, то на другом участке. Кипели упорные и напряженные сражения под Севастополем, на Дону, под Москвой. А по мере того, как война затягивалась, нацистское руководство стало по-иному оценивать позывные советских радиопередатчиков, мелькающие в эфире.

Их выявили уже несколько — в Бельгии, Голландии, Франции, Швейцарии. Но особенно всполошилась германская контрразведка, когда вдруг обнаружилась рация в ближайших окрестностях Берлина. Хотя запеленговать ее не получалось — группа Шульце-Бойзена использовала «кочующий» передатчик, вела сеансы связи с автомашины. Передачи были короткими, выходили в эфир из разных мест, попробуй-ка поймай.

Немецкие эксперты изучали характер радиограмм, принципы кодирования и пришли к ошибочному заключению — в Германии, Швейцарии и странах Западной Европы оперирует одна широкая и разветвленная сеть, ее окрестили «Красной капеллой» (на самом деле берлинская организация была самостоятельной — за исключением единовременного контакта с «Кентом»). Позже из «Красной капеллы» эксперты выделили группу из трех передатчиков Радо в Швейцарии — ее назвали «Красной тройкой».

О существовании такой сети было доложено Гитлеру. Он отнесся к сообщению крайне серьезно. Как раз в это время разворачивалась операция «Тайфун», наступление на Москву, и утечка информации, даже из Берлина, очень встревожила фюрера. Он созвал специальное совещание и поставил задачу немедленно пресечь деятельность разгулявшейся русской разведки. Для этого было приказано объединить усилия абвера, гестапо и СД. Координация совместной операции возлагалась на Гейдриха, а в штаб по ее проведению вошли Мюллер, Шелленберг, Канарис и начальник армейской службы радиоперехвата и дешифровки генерал Тиле.

Подобное объединение сил быстро дало результаты. Стали искать «слабое звено» в советской сети, чтобы ухватиться хотя бы за какой-нибудь кончик нити. Таковым звеном оказался передатчик Михаила Макарова («Аламо») в Брюсселе. Уже в ноябре 1941 г. капитан Пипе из бельгийского управления абвера сумел запеленговать точное его местонахождение вплоть до дома — группа базировалась в предместье города, в отдельном небольшом особнячке. За зданием установили наблюдение, однако оно ничего не дало.

Но приказ исходил от самого Гитлера, требовалось отчитаться хоть чем-нибудь, представить результаты. Мюллер предложил Шелленбергу и Канарису взять выявленных агентов. Может быть, удастся их расколоть, вытрясти призания о других членах организации. Попасть под горячую руку фюреру не хотел никто, начальники абвера и СД согласились с его доводами. Не исключено, что Макаров заметил повышенный интерес к своему дому, его рация замолчала. Это подтолкнуло гестапо — возникли опасения, что русские скроются. Ночью команда оперативников ворвалась в особняк, арестовала Макарова, радиста Антона Данилова, шифровальщицу Софью Познанскую и домохозяйку-бельгийку. В тайнике нашли передатчик, а в камине — обугленный, но сгоревший не полностью клочок бумаги с текстом ранее переданной шифровки.

В доме была оставлена засада. И самое любопытное, что в первый же день она захватила… самого руководителя организации Леопольда Треппера. Он как раз заехал из Парижа в Брюссель и заглянул к своим подчиненным. А арест был произведен так быстро и внезапно, что они не успели выставить на окне условный знак провала. Но Треппер гестаповцев переиграл. У него оказалась наготове легенда «отхода». Он предъявил документы и сказал, что разыскивает германскую строительную контору, с которой вел дела. Эта контора действительно располагалась поблизости, по сходному адресу. В общем, человек просто перепутал дом. Ему поверили, отпустили. Хотя нескольких случайных разносчиков, зашедших в особняк, задержали.

Но допросы разносчиков, естественно, ничего не дали. А из разведчиков, столь же естественно, в засаду больше никто не попался. Сукулов, предупрежденный Треппером, покинул Брюссель. Дела в Бельгии быстро были свернуты. А связи, которые вели от бельгийской группы к другим звеньям сети, Треппер оборвал.

От арестованных Макарова, Данилова и Познанской нацистские следователи не смогли добиться ничего. К ним подкатывались «лаской», применяли крутые меры, пытки. Но на допросах они упорно молчали, отказывались давать любые показания. Шелленберг свидетельствует, что все трое предпринимали попытки самоубийства. Домохозяйка к разведке отношения не имела и была готова отвечать на все вопросы. Но она-то ничего не знала. И все же именно она дала следствию дальнейшую нить. Вспомнила, что ее постояльцы часто читали книги. Причем любили перечитывать одни и те же. Ее заставили вспомнить, какие именно. Таких книг набралось одиннадцать.