Когда ты станешь моей - Лиза Хигдон

Она неожиданно умолкла, и Джулиан продолжил за нее:

– Теперь вы отдали бы все на свете, чтобы снова туда вернуться.

Лаура растерянно взглянула на него и пожала плечами.

– Верно. Но можно ли вернуться в прошлое? Я стала другой, да и в доме, где выросла, меня не ждут.

Джулиан мягко произнес:

– Я понимаю вас. Сам пережил подобное. Пять лет я не был там, где когда-то чувствовал себя совершенно счастливым. А когда вернулся, оказалось, что за это время там все переменилось, и родные места стали мне казаться чужими.

– Но со временем вы привыкли к этим переменам? – с тревогой спросила Лаура.

– Привык, что же мне еще оставалось. Но за пять лет, проведенных на борту «Прометея», я сам стал другим человеком. И через какое-то время понял, что все дело именно в этом. Шедоухерст тоже изменился, но не так значительно, как я сам.

– Шедоухерст… какое милое название!

– И чудное, замечательное место для тех, кто любит поля, овец и сельские просторы, а не улицы шумного города.

– Уверена, – с грустной улыбкой призналась Лаура, – что была бы счастлива жить в таком месте до конца своих дней и никогда не видеть городских улиц.

«Вот и еще одна причина, – с нежностью подумал Джулиан, – не отпускать ее от себя. Оказывается, у нас одинаковые вкусы».

Он не смог противиться искушению провести кончиком пальца по линии ее ключиц. Это была не ласка, а скорее знак дружеской приязни.

– Как вы отнесетесь к тому, чтобы надеть сегодня жемчужное ожерелье? Оно будет великолепно смотреться на вашей стройной шее. Вы его взяли с собой?

– Я… – У Лауры занялось дыхание. – Нет, не догадалась…

– Пустяки. Если оно вам не нравится…

– Нет-нет, очень даже нравится! Просто я забыла о нем, когда собиралась…

Джулиан слегка сощурил глаза. Она явно что-то скрывала. Щеки ее залил румянец смущения, голос предательски дрожал.

– Скажите правду, Лаура. Почему вы не взяли его с собой?

Помолчав, она горестно вздохнула:

– У меня его больше нет.

Джулиан ушам своим не поверил.

– Как это – нет?! Вы что же, потеряли его?

Лаура отвернулась к окну и едва слышно прошептала:

– Я его… продала.

– Продали? – Джулиан сжал кулаки от душившей его ярости. – Праведные небеса, но ведь я оплачиваю все ваши расходы, мадам! Почему же вам вдруг понадобилось продавать подарок?

– Вот именно, подарок! – перешла в наступление Лаура, став такой смелой от отчаяния. Она повернулась к Джулиану лицом. – Подарок – это то, чем я вправе распоряжаться по собственному усмотрению, не так ли? Ну вот я им и распорядилась.

– Да, – опешил он. – Но все же…

– Мне неловко просить у вас деньги на всякие пустяки, милорд. Вот я и продала ожерелье, чтобы… оплатить долг.

– Все же вам следовало сообщить мне о своем долге, я дал бы вам денег. – Ему было жаль ожерелья. Оно так замечательно смотрелось на ее белой коже. Окинув взглядом ее точеную фигуру, он внимательно всматривался в ее огромные зеленые глаза. Она ведь легко могла бы солгать, что потеряла подарок, но предпочла сказать правду.

– В следующий раз не стесняясь скажите мне, если вам понадобятся деньги. Я охотно дам их вам и не потребую никаких объяснений. – Но тут ему в голову пришло соображение, от которого он внутренне похолодел. Не завела ли она любовника на стороне? Что, если именно ему достались деньги за проданное ожерелье? Он пытался гнать от себя эту мысль, но в памяти, как назло, всплывали ее заговорщические переглядывания с Рексом Пентли, улыбки, которыми она с ним обменивалась. В самом деле, что он знал об этой девушке, кроме скупых сведений, добытых Малькольмом? Но нет! Он тряхнул головой. Нельзя оскорблять ее недоверием. Ведь она мужественно призналась в том, что продала ожерелье.

Он взял ее за подбородок и мягко произнес:

– Впредь не скрывайте от меня свои затруднения. В чем бы они ни состояли, я всегда приду к вам на помощь, если только это будет в моих силах.

К немалому его удивлению, глаза ее вдруг наполнились слезами. Она шмыгнула носом.

– Есть нечто, в чем я пока не могу вам сознаться. Но вы сегодня впервые за все время дали мне надежду… Норклифф.

Он широко улыбнулся и положил ладонь ей на плечо. Под тонкой тканью платья чувствовалась живая упругая плоть. Ему стоило большого труда не поддаться порыву и не стиснуть ее в своих объятиях, но усилием воли он подавил свои желания.

Несколько мгновений прошло в благословенной тишине. Душу Джулиана объял удивительный покой, который вскоре нарушила Лаура, без обиняков заявив:

– Я так хотела бы, чтобы вы мне рассказали о своей жене…

Он вздрогнул, как от удара, а потом отрывисто произнес:

– Не стоит она того, чтобы мы о ней говорили. Эта особа сейчас в Вене. Нет, в Италии. – Он резко убрал руку с ее плеча.

– Но ведь вы обвенчаны с ней на всю жизнь. Не лучше ли уладить все разногласия миром, чем держать обиды друг на друга?

Джулиан сердито уставился в окно. Он не мог принудить себя рассказать этой чистой девушке, что застал супругу под чужим мужчиной с заброшенной на голову юбкой всего через час после венчания, после произнесения обетов. Он горько сожалел, что поддался на уговоры отца и назвал эту беспутную особу женой перед Богом и людьми. Он ни разу к ней не прикоснулся, но, кроме них двоих, об этом не знал никто. Мысль о том, что она может подарить ему наследника, забеременев от кого угодно, повергала его в ужас.

– Боюсь, мир с Элинор невозможен. Во всяком случае, для меня.

Ему было горько сознавать, что недостойная жена черной тенью встала между ними. Лаура наверняка ждет от него подробного рассказа о разногласиях с супругой. Но может ли он ей поведать о таком позоре? О развратности Элинор, о своем унижении? Он снова пристально взглянул на нее. И опять в своем белом платье она стала похожа на ангела, спустившегося с небес. Очарование момента нарушил стук в дверь.

– Милорд, колокол уже отзвонил. Хозяин просит пожаловать на ленч, – отчеканил Крэнфорд.

– Мы сейчас спустимся, – сказал Джулиан, не сводя глаз с Лауры.

Лаура почти не притронулась к еде. Джулиана посадили рядом с ней, и у нее пропал аппетит. Она чувствовала жар его тела, беспрестанно ловила на себе его взгляд, то и дело мысленно возвращаясь к последнему разговору с ним. Ей было очень неловко, что она коснулась столь щекотливой для него темы. Мучимая раскаянием, она сослалась на головную боль и вышла из-за стола первой. Но отдохнуть ей не удалось. Не успела она прилечь на шезлонг, как в комнату без стука ворвалась Селия и потребовала: