Исследование истории. Том I - Арнольд Тойнби

Именно в гётевской драме акцент сделан наиболее четко. После того как Господь заключил пари с Мефистофелем на небе, на земле между Мефистофелем и Фаустом заключается следующий договор:

Фауст

Мефистофель

Фауст

Отношение этого мифического договора к нашей проблеме возникновения цивилизаций можно выявить, отождествив Фауста в момент, когда он заключает свое пари, с одним из тех «пробудившихся спящих», что встали с уступа, на котором лежали в спячке, и начали карабкаться вверх по скале. На языке нашего сравнения Фауст говорит: «Я принял решение оставить этот уступ и карабкаться по этому обрыву в поисках следующего уступа наверху. Поступая так, я осознаю, что оставляю позади себя безопасное место. Однако ради возможности достижения я возьму на себя риск падения и гибели».

В истории, рассказанной Гёте, бесстрашному альпинисту после того, как он испытал смертельные опасности и ужасные превратности судьбы, наконец-то удается победоносно взобраться на скалу. Это же самое окончание — в откровении о второй схватке между теми же двумя антагонистами — дается в Новом Завете поединку между Яхве и Змием, который, по первоначальной версии Книги Бытия, заканчивался скорее на манер поединка между Артемидой и Афродитой в «Ипполите».

В Книге Иова, в «Фаусте» и Новом Завете намекается или даже прямо заявляется о том, что пари не может быть выиграно Дьяволом, о том, что Дьявол, вмешиваясь в деятельность Бога, не может расстроить, но может лишь служить цели Бога, который все время остается хозяином положения и дает Дьяволу веревку, чтобы тот повесился сам. Но в таком случае, не обманут ли Дьявол? Не согласился ли Бог на пари, которое, как Он заранее знал, не мог проиграть? Вряд л и можно так сказать, поскольку если бы это было правдой, то вся сделка оказалась бы обманом. Столкновение, которое не являлось столкновением, не смогло бы породить последствий столкновения — громадных космических последствий, послуживших причиной перехода от Инь к Ян. Объяснение, возможно, заключается в том, что пари, которое предлагает Дьявол и принимает Бог, охватывает (и, таким образом, подвергает реальной опасности) не всё Божественное творение, но лишь его часть. Эта часть, действительно, поставлена на карту, и, хотя поставлено не целое, случайности и изменения, которым подвергается эта часть, предположительно, не могут оставить безучастным и целое.

Выражаясь языком мифологии, когда одно из Божьих созданий искушаемо Дьяволом, то таким образом Самому Богу предоставляется возможность создать мир заново. Дьявольское вторжение, независимо от того, достигает оно или нет конкретного результата, — а возможен любой из двух результатов — совершило тот переход от Инь к Ян, которого жаждал Бог.

Что касается роли человеческого протагониста, то страдание является ее лейтмотивом в каждом представлении драмы, независимо от того, кто играет роль, — Иисус, Иов или Адам с Евой. Картина, изображающая Адама и Еву в Эдемском саду, есть воспоминание о состоянии Инь, которого первобытный человек достиг на собирательской стадии экономики, после того как установил свою власть над всей остальной флорой и фауной на земле. Грехопадение, последовавшее в ответ на искушение отведать от древа познания добра и зла, символизирует принятие вызова, требующего отказаться от этой достигнутой интеграции и осмелиться на поиски новой дифференциации, в результате которой, возможно, возникнет (а возможно, и нет) новая интеграция. Изгнание из Сада во враждебный мир, где Женщина должна рождать детей в болезни, а Мужчина должен есть хлеб в поте лица своего, является испытанием, которое повлекло за собой принятие вызова Змия. Половая связь между Адамом и Евой, последовавшая за этим, есть акт социального творчества. Она приносит плод в рождении двух сыновей, олицетворяющих две рождающиеся цивилизации: Авель — пастух, пасущий овец, а Каин — земледелец.

В наше время один из наиболее выдающихся и оригинально мыслящих исследователей природного окружения людей рассказывает эту же самую историю по-своему:

«Много веков назад группа дикарей, не имевших ни одежды, ни дома, ни огня, вышла со своей теплой родины в тропическом поясе и постепенно продвигалась на север с началом весны и до конца лета. Они никогда не предполагали, что оставляют землю постоянного тепла, пока не начали в сентябре чувствовать неудобный холод по ночам. Не зная причин холода, они перемещались тем или иным путем, чтобы его избежать.

Некоторые пошли на юг, но лишь горстка их вернулась на свою бывшую родину. Там они возобновили свою прежнюю жизнь, а их потомками в наше время являются нецивилизованные дикари. Из тех, кто отправился блуждать в иных направлениях, все погибли, за исключением одной небольшой группы. Обнаружив, что они не могут уйти от холодного воздуха, члены этой группы использовали самую возвышенную из человеческих способностей — силу сознательной изобретательности. Некоторые пытались найти убежище, вырывая его в земле, некоторые собирали ветви и листья, чтобы сделать себе из них хижины и теплые постели, а некоторые закутывались в шкуры животных, убитых на охоте. Вскоре эти дикари сделали один из величайших шагов по пути к цивилизации. Голые были одеты, бездомные нашли кров, расточительные научились сушить мясо и сохранять его вместе с орехами на зиму. Наконец, было открыто искусство добычи огня как средства сохранения тепла. Таким образом, они выжили там, где поначалу думали, что погибнут. И в процессе приспособления к суровой окружающей среде они достигли огромных успехов, оставив тропическую часть человечества далеко позади себя».

Исследователь-классик также переводит эту историю на язык современной научной терминологии:

«Парадокс прогресса заключается в том, что если мать Изобретения — Необходимость, то другим родителем является Упорство, решимость, которая заставляет вас, скорее, продолжать жить в неблагоприятных условиях, нежели сокращать убытки и идти туда, где жизнь легче. Неслучайно цивилизация, как мы ее знаем, началась именно во время тех приливов и отливов в климате, флоре и фауне, которые характеризуют четырехкратно возвращавшийся ледниковый период[161]. Те приматы, которые едва “убежали”, когда древесные условия жизни ослабли, сохранили свое первенство среди слуг естественного закона, однако отказались от завоевания природы. Другие преодолели трудности и стали людьми, удержавшими свои позиции, когда больше не было деревьев, на которых можно было сидеть, “сумевшими обойтись” мясом, когда плоды не созревали, добывшими огонь и одежду вместо того, чтобы следовать за солнечным светом, укрепившими свои берлоги, научившими [этим навыкам] своих детенышей и отстаивавшими разумность мира, казавшегося столь неразумным».