Правда танкового аса. "Бронебойным, огонь!" - Василий Брюхов

Остановка была кратковременной, а расставание с чехами – трогательным. Батальон продолжил наступление на Тат и вскоре вышел на возвышенность, с которой сквозь дымку и сумерки просматривался городок. Внизу простиралась обширная долина, покрытая виноградником и припорошенная снегом. Перевалив железнодорожное полотно, рота Талызина неожиданно наскочила на огневую позицию зенитных орудий. Зенитные пушки в упор расстреляли танки младшего лейтенанта Леонтьева и лейтенанта Джалмуханова, тогда лейтенант Талызин ворвался на огневую позицию и гусеницами втер в землю все три пушки вместе с прислугой… Но восполнить свои потери было невозможно. Теперь в роте осталось всего четыре танка.

Впереди заманчиво маячила в сумерках окраина города Тат. Тат – это важный узел дорог на берегу Дуная. Через него проходила единственная свободная дорога, связывающая Будапешт с западом, идущая через Комаром на Австрию и Чехословакию. Противник понимал это и принимал все меры, чтобы удержать ее в своих руках. Старшие лейтенанты Джумин и Чащегоров пошли в атаку, но танки, артиллерия и бронетранспортеры противника открыли сильный огонь. Пехота залегла, танки остановились. Атака захлебнулась, завязался огневой бой.

Джумин по радио доложил обстановку. Комбриг приказал встать в укрытия и вести наблюдение и огневой бой до подхода бригады. Как поется в песне, «последний бой – он трудный самый». Да, к последнему бою остается мало сил. Бригада без отдыха воевала четвертые сутки. В ротах насчитывалось меньше половины танков и личного состава. Кроме того, был виден конец войны. Всем хотелось выжить, дойти до Победы, вернуться домой. Все это оказывало определенное психологическое воздействие на людей.

Во 2-й батальон прибыл полковник Чунихин с опергруппой. Вскоре на танках подъехали командиры 1-го и 3-го батальонов. С возвышенности комбриг в сумерках осмотрел лежащую впереди местность. Невдалеке догорал наш танк, рядом неуклюже стоял другой, опустив длинный ствол пушки. Около него копошились ремонтники. Чуть впереди, в виноградниках, в линию стояли танки батальона. Окраина города Тат просматривалась с трудом.

Лейтенант Чеботарев доложил данные о противнике. Оценив обстановку, комбриг понял, что так просто противник Тат не отдаст. Поэтому он решил подтянуть всю артиллерию и провести артподготовку, под прикрытием огня артиллерии и танков 2-го батальона развернуть 1-й и 3-й танковые батальоны и атаковать всеми силами бригады. Под покровом темноты мы должны были ворваться в Тат и в ночном бою овладеть им, перерезав последний путь отхода из Будапешта, тем самым завершив окружение Будапештской группировки противника.

Артиллерия развернулась и открыла огонь, сосредоточив его по окраине Тата. Бригада под прикрытием огня перешла в наступление: 1-й танковый батальон атаковал в направлении восточной окраины города, 2-й – в центр, 3-й – западную окраину. Противник оказывал яростное сопротивление. Его артиллерия вела огонь прямой наводкой по атакующим танкам. Непогода и мягкий грунт в виноградниках не позволяли бригаде атаковать на высоких скоростях. Чем ближе к окраине города, тем сильнее и метче вела огонь артиллерия противника. В воздухе беспрерывно висели осветительные ракеты. В нашем батальоне загорелся танк Бикмулина: командир танка выскочил и катался по снегу, сбивая пламя. Вскоре был подбит танк Багиткова. Во 2-м батальоне был подбит и загорелся танк младшего лейтенанта Алферова. Танкисты дрогнули, притормозили, стали маневрировать вдоль фронта, ища укрытия. Стремительной атаки не получилось. Всего каких-то полтора километра оказались непреодолимой преградой на нашем пути к Тату. Комбриг нервничал. Он приказал усилить огонь артиллерии по обороне противника, требовал от комбатов увеличить скорость. Но в такой сложной обстановке у командиров взводов и танков начали «пропадать» связь, отказывать радиостанции, и они не реагировали на вызовы. Грищенко подгонял и торопил меня, а я с трудом вел за собой роту. Не выдержал и с палкой в руках пошел вперед замначальника штаба старшина Рыбаков. На ходу подгоняя пехоту, под огнем противника он забрался на первый отстающий танк и несколько раз ударил палкой по броне. Открылся командирский люк. Показалась голова командира танка: «Что нужно?..» Раскаленный добела Рыбаков зло рявкнул: «Вперед, сволочь!» – и с силой ударил палкой по голове молодого офицера. «Вас понял, – задыхаясь от страха, пролепетал командир и тут же решительно крикнул: – Механик, вперед!». Сразу «заработала связь», и танк ходко пошел в атаку, догоняя меня. Рыбаков же направился к другому танку.

Хочу сказать о Леше Рыбакове несколько слов. Ему было лет 25: воевать он начал командиром танка, а потом, под Сталинградом, стал командиром взвода и роты. После Корсунь-Шевченковской операции он стал помощником начальника штаба. Вообще-то это офицерская должность, на которой должен быть капитан, но на ней командир бригады держал старшину Рыбакова. Сколько ему ни предлагали стать офицером, он категорически отказывался, поскольку собирался после войны пойти работать в торговлю. На должность начальника штаба приходили офицеры с командиров рот, не имевшие представления о штабной работе, и Рыбаков их учил. Потом они становились комбатами, погибали или уходили в другие подразделения, а Леша так и оставался помощником. Бывали периоды, когда он месяцами выполнял функции начальника штаба батальона.

Видя, что просто так танки с места не сдвинуть, я приказал механику-водителю Стулову увеличить скорость. Опытный водитель быстро вырвался вперед. За мной рота пошла уже смелее, и мы сумели ворваться на восточную окраину Тата. Такая же картина была и во 2-м батальоне. Джумин горячился, чертыхался и подгонял танкистов, затем не выдержал и повел за собой батальон. Самолюбие Талызина и Панфилова было задето. Они резко увеличили скорость и, ведя огонь с ходу, первыми ворвались в центральную часть Тата, увлекая за собой остальные танки. 3-й танковый батальон атаковал более успешно: здесь оборона врага была менее насыщена противотанковыми средствами.

В результате нашей атаки были отрезаны пути отхода противника на запад и на восток, к Будапешту. Гарнизон Тата был рассечен на две части, зажат со всех сторон и прижат к Дунаю. Начались ночные уличные бои. Гарнизон города был смят, и к исходу дня Тат был в наших руках. Удрать никому не удалось, поэтому в течение ночи противная сторона не знала о захвате Тата и к городу – из Будапешта и в Будапешт – спокойно шли одиночные машины и колонны. Комбриг приказал комбатам занять круговую оборону, а нашему 1-му и 3-му батальонам еще и выставить засады на западной и восточной окраинах. Вспыхивали скоротечные бои и стычки, после которых машины стягивались в сторону, убитых убирали, раненым оказывали помощь, а пленных отправляли в тыл бригады. В момент затишья произошло неприятное событие. По центру и восточной окраине ударили наши «катюши». Если в нашем батальоне обошлось без жертв, то во 2-м батальоне погибло несколько раненых, находящихся на танках и в повозках в ожидании эвакуации. Подошли тылы, людей накормили горячей пищей, машины дозаправили горючим. Подвезли и боеприпасы.

Я со своим экипажем тоже решил поучаствовать в засаде. Вскоре показалась небольшая колонна. Мы обстреляли головную машину, и она остановилась. Когда мы подошли поближе, оказалось, что водитель машины убит. Мы вытащили раненого офицера из кабины, и я осветил фонариком кузов машины. Там, прижавшись к переднему борту, сидели насмерть перепуганные люди, среди них лежала раненая девчонка лет шестнадцати. Бледность лица подчеркивала ее редкую красоту, которой я был просто поражен. Не раздумывая, я приказал перенести ее в дом, рядом с которым стоял мой танк. Девочку перенесли, раздели, выкинув окровавленную одежду, пригласили фельдшера Колесниченко. Осмотрев раненую, он заключил: «Сквозное пулевое ранение в нижнюю часть живота. Рана серьезная. В этой обстановке она обречена. Нужен врач».