65 метров - Елена Ахметова

Только не получалось.

Перед дверью гостиничного номера, где остановилась Светлана Ракшина, я мялась с добрых полминуты, пока гурьба недовольных постояльцев не впечатала меня в стену, целеустремленно направляясь куда-то в сторону кафе. Я проводила их взглядом и мстительно промолчала о том, что на открытой террасе им резко расхочется обедать, а потом все-таки собралась с духом и постучала — по-детски молясь про себя, чтобы никто не открыл.

Разумеется, по закону подлости дверь распахнулась немедленно. Светлана одарила меня хмурым взглядом и без лишних слов посторонилась. Я вошла и остановилась на пороге.

Номер Светланы ничем не отличался от того, в котором разместился Матти Виртанен. Узкая койка да рабочий стол — вся роскошь. Только балкон выходил не на пляжную зону, а в сторону кафе, и через приоткрытое окно доносились запахи запеченных фруктов и, увы, вездесущей недостаточно шустрой рыбы. Светлана не растерялась и использовала станционное амбре в качестве инструмента психологического давления: тетя Алия и Фая сидели на балконе, обе бледные в прозелень. Светлана, впрочем, выглядела немногим лучше — да и я, вероятно, тоже.

— Пятнадцать минут, — твердо сказала она мне и закрыла крышку рабочего лэптопа. — Затем я вернусь и потребую продолжить фиксацию показаний. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что подозреваемые к этому моменту должны находиться ровно на том же месте, что и сейчас.

Я сухо кивнула, и она вышла, демонстративно хлопнув дверью. А я пробралась мимо узкого стола и открыла балконную дверь, отчетливо понимая, что так и не придумала, как начать разговор и о чем спрашивать.

Ведение допроса — не моя стихия. Да что там, разговоры вообще — не моя стихия!

Но сейчас, наверное, растерялась бы даже Лусине, а меня и вовсе хватило ровно на то, чтобы усесться на балконные перила и спросить в лоб:

— Это правда?

От возмущения тетя едва не подавилась воздухом и, кажется, приготовилась выдать мне полное опровержение всех обвинений. На какое-то ослепительное мгновение у меня посветлело на душе: конечно, все это — просто какая-то ошибка, череда нелепых совпадений, и если постараться, всему можно найти нормальное объяснение…

Но потом Фая всхлипнула и уткнулась лицом матери в плечо. А я стиснула в пальцах нагретую на солнце балюстраду.

Чертовски сложно найти нормальное объяснение супружеской измене. Не говоря уже обо всем остальном.

— Кто настоящий отец, Фай? — не дожидаясь ответа на предыдущий вопрос, поинтересовалась я. — Почему ты не попыталась договориться с ним?

Сначала мне показалось, что она не ответит вовсе. Фая всегда была куда тише и скромнее своей матери — девочка-отличница, рано вышедшая замуж и вроде бы вполне довольная своей жизнью, спокойной и теплой. Но, выходит, ей этого было мало, — и в тихом омуте завелись весьма упитанные черти.

— Он женат! — с такой ненавистью выкрикнула она, резко выпрямившись, что меня едва не смело звуковой волной. — Этот козел женат, и его жена тоже беременна! Угадай, кого он предпочел!

— О, вечная история, — брезгливо поморщилась я. Выспрашивать историю знакомства и романа что-то не хотелось. Как и контакты счастливого многодетного папаши.

Из Фаи словно разом спустили весь воздух. Она снова ссутулилась и горько скривила губы.

— Мама так и сказала, что ты не поддержишь.

На этот раз воздухом едва не поперхнулась я.

— А должна была?!

— Конечно, — так убежденно ответила тетя Алия, что я на мгновение засомневалась в ее здравомыслии. — Все же родная кровь, сестра, не какая-нибудь подобранка! Но ты всегда была… — она устало покачала головой, подбирая слово, и наконец нашла: — Черствой. Непроста тебе бог детей не дал!

Это был удар ниже пояса, но уже какой-то привычный и предсказуемый. Ничего другого я от тети Алии не ждала. Вся ее жизнь вращалась вокруг детей — родных и не очень. Неудивительно, что других людей она оценивала, в первую очередь, по родительским качествам — а уж тут я провалилась с треском.

— Поэтому нужно было прибрать к рукам мою станцию, — без вопросительной интонации произнесла я, покачнувшись. — Разорить ее на откатах и продать. Разумеется. Только что ты собиралась делать со всеми людьми, которые здесь работают? Как бы смотрела им в глаза?

Тетя недовольно скривила рот.

— Это взрослые и самостоятельные люди. Они вполне способны позаботиться о себе и найти другую работу. А нерожденный ребенок постоять за себя не сможет, так что этим обязана заняться его семья.

Логика была настолько в стиле тети Алии, что я даже не нашлась, что возразить. Лусине в неисправной ракете, наверное, тоже должна была позаботиться о себе сама. И Мита, запертая где-то в глухой деревеньке, вполне взрослый и самостоятельный человек…

Забавно только, что из семьи нерожденного ребенка так легко исключили обоих его отцов — и биологического, и формального. Но это тоже прекрасно укладывалось в тетину логику: раз не заботишься о ребенке, то и быть частью семьи недостоин.

Видимо, я из семьи была исключена по тому же принципу.

— Вы со своими поправками вообще с ума посходили, — убеждённо сказала тетя Алия и цокнула языком. — От собственного счастья отказываться из-за каких-то идиотов, которые решили, что знают, как лучше!

Я не знала, как лучше. Но похищение Миты и покушение на жизнь Лус в концепцию «как лучше» не вписывались точно — в этом я была уверена, но что-то по-прежнему не давало мне покоя.

Вот же оно, решение самого неудобного вопроса. Это все тетя Алия, как всегда, одержимая внуками. Мне не нужно искать ни адвоката, ни детектива — все и так ясно, дальше по делу должна работать система, а не я, но…

Тетя Алия была слишком спокойна. Да и Фая, хоть и плакала, но в истерике перед грядущим принудительным абортом не билась. И ни та, ни другая не пытались уговорить меня сделать хоть что-нибудь и спасти своих наследников, да и рассказали обо всем слишком легко…

Что-то было не так. Неправильность происходящего ощущалась все острее, и я снова заговорила, хотя уже казалось, что все нужное для себя я и так услышала.

— А счастье — это, конечно, всенепременно дети, — хмыкнула я с таким видом, что любой противник поправок к Семейному кодексу уже сделал бы стойку или, на худой конец, принялся точить вилы.

Но тетя Алия, при всех ее странностях, дурой не была и на крючок не попалась — а в отместку немедленно закинула свой:

— Не тебе об этом рассуждать, — отрезала она. — Ты никогда не понимала, насколько важны родственные связи.

Похоже на то. До сих пор мне и в голову не приходило, что ими можно прикрыть разом и уголовщину, и запланированные должностные преступления. Станция всегда была моим личным маленьким мирком, в который я пряталась — от другого мира, большого и чуждого, и от людей. Тоже, прямо скажем, не самых родных.