Роковая красавица - Анастасия Туманова

– Послушай, цыган, имей же совесть наконец! – кипятился офицерик, дергая фыркающего доходягу за ногу. – Посмотри на его бабки!

– А чего бабки? – обиделся Илья. – Самые что ни на есть распрекрасные! У билирины Садовской в тиятре таких ножек не увидите! А что малость бухлые, так это для устойчивости, вам же легче будет, не сбрыкнет вашу милость набок при всем параде да при начальстве! Вот помяните мое слово, барин, вы у меня после этого золотенького всю жизнь покупать станете! Даже когда генералом заделаетесь, Илью вспоминать будете! Эх, ваше благомордие, для вас, как для брата родного, стараюсь, товар со всех сторон показываю, а вы… Сто пятьдесят.

– Сколько?! – вскинулся офицерик. – Бога побойся, цыганская душа! Восемьдесят!

На коричневой физиономии Ильи сменились все оттенки недоумения.

– Прощенья просим, барин, недослышал – сколько?..

– Ну… ну, восемьдесят пять, ну, девяносто, наконец! Не арабского же скакуна ты продаешь, бессовестный!

– Не арабского, а лучше, – отрезал Илья. – И совесть мою не трожьте, спросите здесь хоть кого – Илья Смоляков по чести торгует. Ко мне с гвардейских фатер за лошадями приходят, потом всей душой благодарны… А не хотите – не берите, покупатель найдется. – Илья покосился вбок и, подавая знак, лениво почесал кнутовищем в затылке. Через минуту в обход возов с мерзлым овсом к ним неспешной походкой двинулся Ванька Конаков. Столпившиеся вокруг барышники незаметно и весело перемигнулись, дали место.

Лучший кофарь Живодерки выглядел настоящим барином – длинный «польт» из дорогого серого сукна с куньим воротником, лаковый цилиндр, тросточка, скучающий взгляд из-под полуопущенных тяжелых век. Незаконный сын графа Орлова и хоровой певицы, Ванька был похож на цыгана лишь пронзительно-черными, круглыми и хитрющими глазами. При этом он считался одним из самых удачливых барышников Москвы, а аристократическая наружность не раз способствовала осуществлению наглейших сделок. Брезгливо отбрасывая тростью с дороги грязные клочья сена, Ванька не спеша приблизился к торгующимся. Барышники, переглянувшись, стянули шапки:

– Наше почтение, Иван Владимирыч. Лошадок посмотреть пришли?

Ванька не удостоил их взглядом. Небрежно отстранил поклонившегося до земли Илью, привычным движением раздвинул челюсти жеребца, окинул быстрым взглядом грудь, храпок, обрез, бегло осмотрел копыта и бабки, выпрямился и отрывисто спросил:

– Сколько?

– Для вас только, Иван Владимирыч… – завертелся, показывая все зубы в улыбке, Илья. – Сами видите – красавец жеребчик, месяц продавать не хотел, всей семьей репу жрали… Сто пятьдесят рубликов хотелось бы…

– Ладно.

– И магарыч в «Молдавии»…

– Идет.

Илья торопливо поклонился, молясь только об одном: чтобы застывший с открытым ртом офицерик не заметил пляшущих в глазах Ваньки чертей.

– Вот спасибо вам, Иван Владимирыч! И что за удовольствие с понимающим человеком дело иметь! Мне бы ваш глазок, я бы на ярмарках тысячами ворочал! Подошел, взглянул – и готово дело! Эх, беда, конька жалко… Вы его на племя пустите, через год-другой еще один заводик откроете!

– Обойдусь без твоих советов, дурак! – окончательно вошел в роль Ванька. – Ну – по рукам?

– Нет, постойте, как же так? – очнулся от столбняка молоденький поручик. – Я… я же был первым покупателем! И за ту же цену! Илья!

Илья и Ванька оглянулись на него с одинаковым выражением изумления на лицах. Илья, чуть не пуская слезу от сочувствия, упрекнул:

– Говорил я вам – берите, не прогадаете… Я к вам всей душой, а вы торговаться изволили… Извините, постоянному покупателю за хорошую цену никак отказать невозможно. Ну – бьем по рукам, Иван Владимирыч?

– Нет, постой! – распетушился поручик, роняя в смешанный с овсом и навозом снег новенькую фуражку. – Я не желаю отступать! Ты просил сто пятьдесят? Сто пятьдесят пять!

– Сто семьдесят, – небрежно уронил Ванька, глядя в сторону. Его сощуренные глаза горели зеленым продувным огнем.

– Сто семьдесят пять!

– Сто восемьдесят.

– Сто девяносто пять! Двести! Двести рублей! – Юное, с легким пушком на щеках лицо офицера побледнело, широко открытые глаза чуть не с ненавистью смотрели в равнодушную физиономию Ваньки. Дрожащими пальцами он уже лез в карман за деньгами.

– Авэла[40]… – чуть слышно бормотнул Илья, наклоняясь и стряхивая с валенка комок навоза. Ванька оскорбленно поджал губы. Окинул уничтожающим взглядом мирно хрумкающего сеном лошаденка, процедил Илье: «Ну, смотри…» – повернулся и вразвалку пошел прочь.

– Ох ты, господи… – сокрушенно сказал Илья ему вслед. – Перебили человеку цену. Теперь, как бог свят, запьет. У Иван Владимирыча всегда так: как хорошую лошадь углядит, а купить не сможет – готово дело, запой на две недели. Вот беда-то, и такой покупатель хороший… Давай руку, твое благомордие! Двести, и магарыч с тебя! Фуражечку пожалуйте…

Мальчишка со счастливой улыбкой натянул на голову поданную Ильей фуражку, вынул деньги, протянул хрупкую, по-девичьи тонкую в запястье руку. Илья не удержался от удовольствия – хлопнул по этой детской ладошке так, что офицерик ойкнул.

– По рукам, барин! Забирайте коника! Магарыч пить будем? Чистое золото тебе продал…

– Нет, извини, мне… у меня, видишь ли, еще дела здесь… – испугался офицерик. – Будь здоров, цыган.

– И тебе здоровья, барин. Не поминай лихом! – скаля зубы, пожелал Илья. Теперь, по всем законам благоразумия, ему следовало немедленно смыться. Последнее, что услышал Илья, пролезая между огромными, мерзлыми санями с солью, был ожесточенный спор барышников: дойдет или не дойдет «чистое золото» хотя бы до выхода с рынка.

Ванька Конаков должен был ожидать в трактире. Илья выбрался из суетливой, орущей и пахнущей лошадиным потом толпы на площадь, быстро пересек улицу и уже свернул на Серпуховку, когда сзади раздался вопль:

– Илья! Илья! Илья, чтоб тебе провалиться!

От неожиданности Илья чуть было не «дернул» в ближайший переулок, но, увидев бегущего к нему Кузьму, неохотно остановился:

– Чего орешь, каторга?

– Слава те, господи, догнал! – Кузьма, споткнувшись, остановился, одернул кожух, пригладил встрепанные волосы. – Я за тобой от самой Конной рысю… Ты что же – не видал меня? Ох, и лихо же вы гаджа обработали, любо-дорого глядеть было! Я так думаю, что остальным кофарям незачем бесплатно на такую работу глядеть. Вам с Ванькой по рублю за погляд брать надо. Ей-богу же, с места мне не сойти, – заплатят! Я чуть с хохоту не помер, когда ты Ваньке посоветовал пегого на племя пустить! И откуда из тебя все это выскакивает, скажи, Христа ради? Дома – так слово клещами тянуть надо, с утра до ночи молчишь, даже девки пугаются, а на Конной – и пошел, и пошел… рот и не закрывается… Пробку ты, что ли, у себя где вытаскиваешь, а, Илюха?