Старший брат моего жениха - Лина Манило

— Ты меня с ума сводишь, — говорю, хотя ведь хотел всего лишь спросить о ее самочувствии.

Но когда аромат диких цветов и теплое дыхание касается моей кожи, ни о чем, кроме ее губ думать не могу. Они так близко и я уверен, что слаще меда.

— Руслан, я…

— Тс-с, не говори ничего, — прошу и провожу губами по ее щеке. Закрываю глаза, вдыхаю полной грудью запах девушки, которую больше всего на свете хочу забрать себе, сделать своей.

Оказывается, стать у кого-то первым мужчиной — не такая уж и бредовая идея.

— Ты такая красивая, когда злишься, — усмехаюсь и зарываюсь пальцами в ее волосы, а Кира дышит, как испуганный заяц. — Я совсем не умею всего этого, веришь? Ухаживать, говорить комплименты… не умею. Даже цветы вон какие выбрал, дебил.

— Они красивые были, правда, — выдыхает едва слышно и откашливается. — Руслан, зачем тебе все это надо? Егор ведь прав: я…

И тут меня накрывает. Я не хочу ничего слышать о своем брате от Киры. Потому что… потому что боюсь его возненавидеть. Но и от этой девочки отказываться не хочу. Не умею.

И меня невыносимо бесит, что Егор сумел поселить в ней столько комплексов, что хоть головой об стену бейся.

— Егор… — вздыхаю, прижимая ее голову к своему плечу, перебираю пальцами шелковистые спутанные волосы. — Просто молчи о нем, пожалуйста. Я не выдерживаю, знаешь? Это все слишком для меня, все это.

— Руслан, — сдавленно, глухо, и у меня разрываются в клочья остатки терпения. Когда она произносит мое имя, перед глазами рождается слишком много неприличных картинок.

— Посмотри на меня, — прошу, поддевая пальцами ее подбородок, ловлю взгляд, в котором слишком много непонятных мне эмоций. — Ты мне нравишься, веришь? Очень нравишься, девочка с малахитовыми глазами.

Мои непослушные пальцы снова ласкают кожу на ее щеках, надавливают чуть сильнее, а Кира хрипло вздыхает. Просто дыхание, а для меня как музыка. Как брачный зов.

Господи, дай мне сил не спугнуть ее. Дай сил выдержать и не совершить ошибку.

Я подхожу к невидимой черте, за которой есть счастье обладать этой раненной одним козлом девочкой. Черта мигает сигнальными огнями, а со всех сторон отравленные пики, на которые так легко напороться. Под ногами пламя, ветер свистит в ушах, и я кожей чувствую опасность. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Но я готов рискнуть.

И рискую.

Целую Киру, впиваюсь в ее рот, как обезумевший от жажды путник. Знаю, что должен быть аккуратным, понимаю, что обязан быть нежным, но… это почти невозможно, когда лакаю сладость, как кот сметану. Это невыносимо прекрасно, порочно и преступно. Я прикусываю нижнюю губу Киры, она всхлипывает, но я не даю ей возможности оттолкнуть меня: смыкаю руки на ее спине, вдавливаю в свое тело, а в штанах самый настоящий пожар. Каждой клеткой кожи я чувствую обжигающие языки пламени, разгорающегося в моих венах.

И в этот момент не существует ничего и никого. Только ее губы и мое неистовое желание ими обладать.

Руслан

Наш поцелуй не похож на плавное романтическое действие. Он наполнен какой-то дикостью, голодом, той страстью, которая еще спит в Кире — страстью, о которой она вряд ли догадывается. И мне нестерпимо хочется стать тем, кто откроет эту шкатулку с секретами. Первым и единственным.

Стоит только закрыть глаза, ощутить вкус ее губ, впитать сладость дыхания, бессовестно забирая ее себе, присваивая, а в голове сотни кадров проносится. Я хочу эту девочку так сильно, так неистово, что схожу с ума только от одного поцелуя. Зато какого, мать его! Нет, это не просто невинная шалость, это ураган, который сносит все к чертовой бабушке. Самое настоящее безумие.

И мне даже больно думать, каким может быть секс с этой странной девочкой. Девушкой, которая моложе меня на шестнадцать лет. Той, которая в бреду зовет моего брата.

Ай, к черту.

Кира сгребает майку на моей груди, сжимает в кулачках натянутую ткань, растирая кожу на спине и плечах грубыми швами. Она определенно сопротивляется моему напору, но и тянется ко мне, стремится. И этот контраст, словно контрольный выстрел в голову.

Меня убивает мысль, что Егора она целовала точно так же. Неужели так же плавилась, также дрожала, так неистово яростно отдавалась процессу?

Господи, я с ума сойду. Точно сойду. От ревности к собственному брату — единственному человеку, которому посвятил свою жизнь, воспитал, как сына — меня выкручивает наизнанку, насаживает на колья совести.

В голове бьется только одна мысль: “Осторожнее, осторожнее”, но мои руки не подвластны разуму. Они сжимают хрупкое тело еще крепче, хотя моей силы с лихвой хватит, чтобы сломать Киру пополам.

До стены всего один шаг, и я подталкиваю Киру к ней, ища хоть какую-то точку опоры в этой долбаной Вселенной. И я не знаю, что буду делать дальше — я вообще уже ничего не знаю, но руки гладят ее кожу, и кажется, что под пальцами разлетаются искры.

И я бы сошел с ума, обязательно сошел только от одного этого дикого, голодного поцелуя. И обязательно бы наделал глупостей, потому что рядом с ней превращаюсь в животное, живущее на инстинктах, но Кира вдруг замирает. И я отстраняюсь.

Ощущение, что с мясом себя отрываю от нее, но так правильно. Как бы тело не вопило о другом. Так, мать его, правильно.

— Руслан, — выдыхает, округляя малахитовые глаза, ставшие почти черными, и касается своих губ дрожащими пальцами.

Ее губы — мой личный наркотик. Теперь-то я это знаю наверняка. Только где взять капельницу, через которую по моим венам пройдет очищающее лекарство?

Я не понимаю, что отражается на ее лице — впервые мне сложно прочитать человека. Но ее эмоции точно далеки от радостных. И мне бы обидеться, найти ту, с которой никаких вообще проблем. Уйти бы туда, где все просто и понятно. Плюнуть бы и послать все на хуй, но что-то не дает.

— Ты моя слабость, знаешь? — говорю, проводя пальцами по пылающей щеке. — А ты любишь Егора, да? Господи, надо ж было в такую драму вляпаться. Любовный, мать его, треугольник.

Хочется смачно сплюнуть под ноги. И на воздух, потому что стены палаты стремительно сжимаются вокруг меня. Давят, наваливаются со всех сторон, выжимают до остатка, как слетевшая с катушек соковыжималка.

Кира хочет что-то сказать, трет лоб, хмурится, но вдруг оживает мой телефон. Я обязательно убью того, кто решился сейчас мне звонить — обязательно. Но и не взять трубку не могу, потому что слишком много людей от меня зависит.

На экране незнакомый номер, и я хмурюсь, готовый сбросить его, но всегда остается это проклятое “но” — мало ли что могло случиться в главном офисе, в одном из магазинов, на таможне и еще в сотне мест, в которых без меня не обойдутся. Мой отпуск и так доставил многих херову гору неудобств.

— Да? — рявкаю в трубку, а стоящая совсем рядом Кира вздрагивает. Но не отшатывается, не пытается сбежать. Лишь гладит свои губы, глядя куда-то в сторону, размышляет.