Я бил «сталинских соколов». Лучший финский ас Второй Мировой - Илмари Ютилайнен

Иногда уничтожать цели было очень легко. Казалось, единственное, что необходимо, - это прицелиться во вражеский самолет, а дальше он сам упадет. Временами создавалось ощущение, что цель сама нарывается на твою очередь и можно стрелять с закрытыми глазами. В случае с погибшим младшим лейтенантом дело обстояло именно так.

В поселке Медный Завод русские подняли аэростат, с помощью которого корректировали артогонь, что вызвало серьезную тревогу у армейцев. Они попросили нас уничтожить аэростат. Мы хорошо понимали их опасения, однако операция оказалась далеко не простой.

С точки зрения тактики требовалось атаковать аэростат на высокой скорости, поджечь его и молниеносно исчезнуть. Однако рядом с аэростатами обычно располагалось множество зенитных батарей, и атака подобной цели была связана с серьезным риском.

Мы долго подкарауливали этот аэростат, но обычно его успевали опустить раньше, чем мы прилетим. Как только мы поднимались на высоту более 600 футов, вражеский радар тут же обнаруживал нас, и команда аэростата вовремя получала предупреждение.

Поэтому мы решили изменить тактику, хотя это было связано с дополнительным риском. Когда в следующий раз аэростат поднялся, мы с Пекури взлетели, но держались над самыми верхушками деревьев. Мы пересекли линию фронта на высоте буквально два метра, перепрыгивая через заграждения из колючей проволоки. Мы помчались к холмам возле Медного Завода, дав полный газ, в надежде поймать-таки проклятый аэростат. Увы, напрасно. Зато русские зенитки обрушились на нас из десятков стволов со всех направлений.

Снаряд 40-мм орудия взорвался в фюзеляже истребителя Пекури возле национальной эмблемы, почти переломив самолет надвое. Я дернулся в сторону, чтобы уйти от зениток, но как там Пекури? Добраться до своей территории через линию фронта было не так просто. Рация Пекури была повреждена, поэтому я не мог с ним связаться.

В боковой поверхности фюзеляжа зияла огромная дыра. Листы обшивки торчали из брюха самолета вниз, как створки открытого бомболюка. Я передал на аэродром, чтобы готовились аварийная команда и «Скорая помощь» и дежурили у середины полосы. Я опасался, что фюзеляж переломится при посадке, поэтому им следовало находиться поближе.

Когда мы подлетели к аэродрому, все было готово. Пекури, сосредоточенный до предела, выполнил столь четкую посадку, что даже трава, мокрая после дождя, не стряхнула капли воды. Фюзеляж выдержал, хотя и прогнулся слегка. Если бы посадка была хоть чуть-чуть более грубой, самолет наверняка разбился бы и судьба пилота могла оказаться печальной.

В апреле наступила небольшая передышка, авиация русских вела себя пассивно. Мы совершили лишь несколько вылетов на перехват противника, но русские каждый раз улетали прочь, не давая нам завязать бой.

Зато у нас увеличилось количество разведывательных полетов. Я совершал подобные вылеты почти каждый день. Но даже пролетая над вражескими аэродромами, мы не видели никакой реакции. В воздухе не было никаких самолетов, лишь зенитки встречали нас, как обычно. Походило на то, что русские полностью потеряли интерес к нам. Мы начинали чувствовать себя отвергнутыми поклонниками, которые напрасно слоняются вокруг предмета обожания, но не удостаиваются даже мимолетного взгляда.

27 апреля я вылетел на разведку над шоссе и железнодорожной линией к северу и северо-востоку от Ленинграда. Я увидел крупное сосредоточение войск и техники между Валкесаари и Лемболовским озером. Дороги буквально почернели от войск, двигавшихся к линии фронта. По ним двигались многочисленные автомобили, кое-где виднелись танки. Не менее интенсивное движение наблюдалось и на железной дороге.

Когда мы сообщили об этом в штаб армейского корпуса, через два часа туда были отправлены новые разведчики. Во время следующего вылета я обнаружил такое же интенсивное движение, много войск и техники. Зенитный огонь русских был плотным, но совершенно неточным.

На следующий день я опять отправился на разведку и снова обнаружил передвижения войск. Штаб корпуса предположил, что это обычная передислокация, связанная с весенней распутицей. Мы не соглашались, так как видели подобные сезонные передислокации, это было нечто иное. Но, в конце концов, пехотным генералам виднее!

30 апреля наше звено передало «Мессершмитты» эскадрилье «Брюстеров» и отправилось на свою базу в Кюми, где нас ждали новые самолеты Me-109G-6.

Наши новые машины превосходили все то, на чем мы летали ранее. Вместо легких пулеметов, как на предыдущей модели, на них были установлены тяжелые пулеметы. Имелись и другие небольшие улучшения. Кокпит теперь закрывал так называемый «фонарь Галланда», значительно улучшавший обзор. Вместо бронезаголовника теперь и сзади было установлено бронестекло, также улучшавшее видимость.

Район города Котка прикрывать оказалось очень сложно, так как служба наблюдения слишком часто опаздывала со своими сообщениями и мы не успевали набрать высоту до того, как начинали рваться бомбы.

8 мая мы мчались в небо, задрав носы, и поднялись на максимальную высоту, а в это время пикировщики Пе-2 уже сбрасывали бомбы повсюду над Коткой. Истребители сопровождения перехватили нас, поэтому мы не смогли догнать бомбардировщики. Противник начал отход, пока мы набирали высоту, уворачиваясь от русских истребителей. Казалось, что вражеским самолетам нет конца. Они встречали нас буквально на всех высотах, пока мы поднимались на 33 000 футов, но и там было полно русских. Вражеские истребители были новыми Як-9, и это была первая возможность попробовать, чего они стоят в бою.

Я выровнял самолет, имея значительную скорость, и начал высматривать бомбардировщики, но пикировщики уже исчезли вдали. Сначала я подумал, что ко мне приближается пара наших истребителей, но когда они подлетели ближе, я опознал их как Як-9. Они держались выше меня и, похоже, меня не видели.

Я повернул за ними и открыл огонь из всех стволов по лидеру, прежде чем успел удалиться хотя бы на 150 метров от меня. Одно колесо шасси русского самолета вывалилось, и его скорость резко снизилась. Другой «як» продолжал удирать.

Я снова дал длинную очередь, теперь уже с расстояния 100 метров. Я видел, как снаряды моих пушек попадают в фюзеляж, вырывая огромные куски обшивки. Из мотора потянулась струя густого черного дыма, скорость русского самолета продолжала снижаться. Наконец истребитель вспыхнул и свалился на крыло, после чего пошел спиралью в море, весь охваченный огнем. Он упал в воду где-то около Готланда.

Что ж, я неплохо приветствовал новую советскую технику в небе Финского залива.

Я начал высматривать новые цели, но вокруг никого не было. Лишь наши истребители кружили вверху. Затем я услышал по радио голос командира эскадрильи майора Эйка Лукканена, который приказывал нам возвращаться на базу.

Позднее парни из радиоперехвата сказали мне, что я сбил командира группы истребителей прикрытия. Когда я дал первую очередь, он радировал, что его самолет поврежден, и приказал другому пилоту заменить его. После этого он больше ничего не сообщал, потому что его самолет уже падал в море, пылая.