Соглядатай, или Красный таракан - Николай Семченко

– Артистка, наверно, – предположила Вера. – Видите: не стесняется, прямиком в бар идёт.

– А пойдёмте и мы! – сказала Сима. – Хоть по стакану воды выпьем! Жажда замучила…

– Пошли!

Выбрали столик у окна, сели, стали ждать официанта. А он поглядит в нашу сторону, как-то странно ухмыльнётся и отвернётся, будто не замечает. Напротив нас сидели четверо солдат. Они отчего-то оживлённо заперешёптывались, поглядывая на нас. А мы сидим тихо, никак не реагируем на их подмигиванья и улыбки.

Официант, наконец, поставил перед нами картофель в мундире и по стакану минеральной воды.

– А вилки и ножи не принёс, – заметила я. – Думает, что русский никх культурен… Эй, герр кельнер, битте мессер унд габел!

Солдатня приглушенно рассмеялась. Может, потому что я назвала официанта господином?

Пользуясь вилками и ножами, мы очистили картофель, разрезали его на ломтики и полили соусом.

Через два столика от нас сидел молодой человек. К нему подошла худенькая блондинка, наклонилась и что-то сказала на ухо. Парень брезгливо отмахнулся от неё, и женщина, покачивая бёдрами, пошла к стойке бара.

Я заметила, что некоторые пары, посидев за столом и расплатившись с официантом, направляются не к выходу, а к другой двери. Вот ещё один офицер поднялся, подал даме руку и та, засмеявшись, повисла на нём.

– Та дверь парадная, что ли? – спросила Сима. – Ишь, дамы и господа не хотят пользоваться общим выходом. Он у них, видно, для солдатни, остарбайтеров и других второсортных людишек…

– А как эти дамы размалёваны! – возмутилась Вера. – Будто проститутки…

И тут молодой человек, глядевший на меня, встал и подошёл к нам.

– Дзень добже, панинки, – поклонился он. – Вы русские? Польски разуми?

– Здрасьте! – откликнулась Сима. – Мы с Украйны. Польский разумеем. А что?

– По-русски я почти не говорю, по-немецки – ещё плохо, а мне хочется вам кое-что сказать… Не оглядывайтесь, пожалуйста, по сторонам! Знаю, что русских на заводах кормят очень плохо… Вы голодные… Но знаете ли, куда зашли?

– В бар. Покушать.

– В самом деле? А вон те солдаты думают иначе. Слышите, как ржут эти жеребцы? Быстрей доедайте свой обед и выходите на улицу. Иначе попадёте в нехорошую историю…

Мы так и сделали, как посоветовал поляк. На улице он нам объяснил:

– Это нехороший бар. Сюда приходят проститутки. Вы видели, как их уводят в номера? Солдаты подумали, что вы тоже пришли сюда подработать… Мог бы получиться скандал. Никогда больше не приходите сюда.

Он помахал рукой и свернул за угол, а мы рванули от того места, как нашалившие школьники.

Вот о чём я вспомнила, прислушиваясь к разговору двух поляков.

– Фу-фу, фу-у-у, – застонал где-то неподалёку сыч. Я вздрогнула и ещё крепче вцепилась в свою сумку.

Несколько дней свободной жизни приободрили меня. Однако наши танки задерживались, а денег на пропитанье у меня не осталось. В кармане брякало несколько префинингов. И тогда я решила поехать в лагерь «Лоренц» – это на станции Темпельгоф. Там работала моя двоюродная сестра Маруся. Девушки жили на третьем этаже заводского здания, и я несколько раз там бывала.

(А я почему-то думал, что девушки, угнанные в Германию, были на положении рабынь – безмолвные, бесправные, терпящие всяческие унижения и надругательства… Оказывается, они получали «увольнительные», запросто бродили по Берлину и его пригородам. Причем, немцы, видимо, к ним привыкли. Во всяком случае, по запискам бабушки видно: они не удивлялись, встречая остербайтеров на вокзалах, в барах или магазинах…)

К Марусе я попала удивительно просто. Когда пришла на вахту и попросила её позвать, то охранник равнодушно махнул рукой: иди, мол, ищи её сама!

Маруся обрадовалась, напоила меня чаем, а утром разделила свой завтрак на две порции.

– Ну вот, явилась нахлебница! – горько пошутила я. – Не знаю, как быть, что делать. Вернуться в свой лагерь я не могу…

– Плохо дело, – Маруся перестала улыбаться. – Наша русская «немка» может сообщить о тебе куда следует. Впрочем, это зависит от её настроения. Иногда – сама доброта, а чаще всего – злая, как цепная сучка…

– Что за русская «немка»?

– Да переводчица Ленка! Мы её за глаза немкой зовём. Так шпарит по-немецки, будто из пулемёта строчит. Живёт с Грау, комендантом общежития. А его мы зовём Жабой. Он толстый, нескладный, не ходит, а ползает, как огородная жаба, – Маруся фыркнула. – «Немка», если с ним с утра поцапается, туча тучей ходит, и её лучше не трогать. Но сегодня она, кажется, весёлая…

Вместе с Марусей мы придумали легенду: будто бы я приехала из-под Штеттина, мой баур эвакуировался, а я не знаю, куда деваться.

Русская «немка», выслушав меня, сухо сказала:

– У нас нет рабочих мест. И спать тебе негде.

– Да куда же мне теперь? – заканючила я. – Не на улице же жить! А спать я могла бы и с Марусей…

– Завтра спрошу коменданта, – ответила Лена. – Если разрешит, то останешься…

– Спасибо, – сказала я льстивым голосом (ах, как мне противно было!). – Никогда не забуду вашей доброты…

– Да я ещё ничего и не сделала, – растерялась Лена. – Чем смогу – помогу.

И помогла. Мне выдали направление на работу на кухню лагеря «Лоренц». Я попала в её голландский «отсек». Здесь можно было есть сколько хочешь корнеплодов. Пока очищаю, допустим, кольраби, то жую её дольки, чищу морковь – кладу оранжевые кружочки в рот. Вкуснее всего была картошка, испеченная в поддувале печи.

– О, Наталья! Вкусно! – восхищалась старенькая фрау Ида. – Это русское кушанье?

– Русское! – смеюсь в ответ. – Называется: картофель, запеченный в мундире…

– Военное название, – замечала фрау Ида. – Война – не хорошо! Я уже старая, а из-за неё на работу хожу. Здесь и сама поем, и домой немного принесу. Дома пять человек, и все есть хотят.

Старенькая, маленькая, добрая эта немка напоминала мне наших бабушек. Она тоже не хотела войны. Но, может быть, её сын сейчас убивал наших солдат? Если он не убьёт, то его убьют. И наоборот. О, Господи!

А что касается овощей, то я сама себе удивлялась: как в меня могло их столько помещаться? Наверно, ведра два за день съедала плюс порция первого, второго и чай, компот или кисель. На голландской кухне готовили наособицу: всё-таки европейцы! Правда, вторые блюда давали только по субботам. Постепенно я набиралась сил, из головы исчезла эта шумящая муть.

На ночь комендант заставлял нас уходить в бункер. Там поставили топчаны, на которых мы и спали.

Однажды ночью я проснулась от сильного взрыва. Оказалось, что немцы взорвали два небольших моста через канал, совсем рядом с нашим лагерем.