Изобретение прав человека: история - Линн Хант

о том, как права человека потерпели поражение, чтобы в конечном итоге восторжествовать

Можно ли сказать, что права человека – это не что иное, как «риторическая чепуха, чепуха на ходулях», согласно утверждению Иеремии Бентама? Большой пробел в истории прав человека – начиная с первых формулировок во времена Американской и Французской революций и до Всеобщей декларации прав человека ООН 1948 года – любого заставит призадуматься. Права никуда не исчезли: они по-прежнему занимали умы и толкали на конкретные действия, однако теперь размах общественных дискуссий и применение соответствующих законов ограничивались рамками конкретного национального государства. Концепция самых разных гарантированных конституцией прав – политических прав рабочих, религиозных меньшинств и женщин, например, – получила распространение в XIX и XX веках, однако разговоры об универсальных, применимых ко всем естественных правах поутихли. Например, рабочие разных стран – Британии, Франции, Германии и США – отстаивали свои права независимо друг от друга. Живший в XIX веке итальянский националист Джузеппе Мадзини точно уловил основную суть нового взгляда на нацию, поставив риторический вопрос: «Что такое страна… как не место, где индивидуальные права обеспечены наилучшим образом?» Потребовались две опустошительные мировые войны, чтобы поколебать эту уверенность в нации[195].

Изъяны прав человека

Национализм занял положение доминирующего представления о правах постепенно после 1815 года, когда Наполеон был повержен и революционная эпоха завершилась окончательно. С 1789 по 1815 год существовали две противоборствующие концепции правления: одна, основанная на принципах прав человека, и другая, основанная на традиционном иерархическом обществе. Каждая из сторон апеллировала к нации, однако ни одна не утверждала, будто этничность определяет идентичность. По определению, права «человека» отвергали любую мысль о том, что права зависят от национальности. В то же время Эдмунд Бёрк попытался связать иерархическое общество с определенной концепцией нации, утверждая, что свобода может быть гарантирована исключительно властью, опирающейся на историю народа, с акцентом на истории. Права работают только тогда, настаивал он, когда зиждутся на устоявшихся традициях и опыте.

Поборники прав человека отрицали важность традиций и истории. Именно потому, что Французская революция опиралась на «метафизические абстракции», она, по мнению Бёрка, не набрала достаточной эмоциональной силы для того, чтобы добиться от общества соблюдения ее принципов. Что стоят эти «бумажонки о правах человека» по сравнению с любовью бога, благоговейным страхом перед королями, обязательствами перед магистратами, почитанием священнослужителей и уважением к стоящим выше по положению? Революционерам придется прибегнуть к насилию, чтобы остаться у власти, предрекал он еще в 1790 году. Казалось, мрачные прогнозы Бёрка сбылись, когда в 1793–1794 годах французские республиканцы казнили короля и выбрали террор официальным режимом правления. Декларация прав человека и гражданина, положенная под сукно вместе с Конституцией 1791 года, не предотвратила подавления инакомыслия и массовых казней «подозрительных» лиц.

Несмотря на критику Бёрка, многие писатели и политики в Европе и в Соединенных Штатах восторженно приветствовали появление Декларации прав в 1789 году. Однако, когда Французская революция пошла дальше по пути насилия, общественное мнение разделилось. Особенно резко на провозглашение Французской Республики и казнь короля отреагировали монархические правительства. В декабре 1792 года Томас Пейн был вынужден бежать во Францию, когда британский суд обвинил его в подстрекательстве к свержению наследственной монархии во второй части его политического трактата «Права человека». Власти Великобритании проводили последовательные репрессии и преследования в отношении подозреваемых в сочувствии к французским идеям. В 1798 году, спустя двадцать два года после объявления всех людей равными, Конгресс США принял законы об иностранцах и подстрекательстве к мятежу с целью обуздать критику в адрес американского правительства. Новый дух времени в 1797 году нашел отражение в замечаниях профессора натурфилософии Эдинбургского университета Джона Робисона. Он яростно нападал на «эту ненавистную максиму, которая нынче завладела всеми умами; беспрестанное размышление о наших правах и беспокойные требования предоставить их раздаются отовсюду». По мнению Робисона, одержимость правами стала злейшей «заразой» и главной причиной продолжающихся политических потрясений даже в Шотландии, а также войны между Францией и ее соседями, которая грозила захватить всю Европу[196].

Настороженность Робисона в отношении прав меркнет по сравнению с ударами, нанесенными контрреволюционерами-роялистами на континенте. Как писал ярый консерватор Луи де Бональд: «революция началась с провозглашения прав человека, а завершится она только с провозглашением прав Бога». Декларация прав, согласно его утверждению, представляла собой результат пагубного влияния философии Просвещения, а вместе с ней атеизма, протестантизма и масонства, между которыми он не видел различий. В результате провозглашения прав люди стали пренебрегать обязанностями и думать только о своих личных желаниях. Декларация не смогла обуздать эти настроения – она привела Францию прямиком к анархии, террору и общественной разобщенности. Только восстановленная католическая церковь, защищаемая вернувшимся на престол законным монархом, могла бы привить и укрепить нравственные устои в обществе. После реставрации Бурбонов в 1815 году Бональд выступил инициатором аннуляции революционных законов о разводе и восстановления строжайшей цензуры[197].

Еще до возвращения к власти Бурбонов, когда сначала республиканские власти, а затем и Наполеон распространили идеи Французской революции, подчинив себе большую часть Европы, права человека стали связывать с империалистической агрессией. Тем не менее нужно отдать Франции должное: под ее влиянием Швейцария и Голландия отменили пытки в 1798 году; Испания последовала их примеру в 1808 году, когда на престоле там находился старший брат Наполеона Жозеф. Однако после свержения Наполеона Швейцария вновь стала применять пытки, а испанский король возродил инквизицию, использовавшую пытки для получения признаний. Также на покоренных территориях французы проводили еврейскую эмансипацию. Несмотря на то что в Италии и Германии после реставрации евреи лишились многих недавно обретенных прав, в Нидерландах их равноправие отменено не было. Поскольку еврейская эмансипация считалась французской по происхождению и идеологической принадлежности, повстанцы, вытеснявшие наполеоновские войска с только что завоеванных земель, зачастую угнетали и евреев[198].

Противоречивые меры по переустройству страны, предпринятые Наполеоном, показали, что права не нужно рассматривать как комплексное предложение. Он гарантировал свободу вероисповедания, сделал религиозные меньшинства на всех подвластных ему территориях равными в гражданских и политических правах. Тем не менее у себя во Франции он жестоко ограничил свободу слова и практически уничтожил свободу печати. Французский император верил, что «люди не рождаются свободными… Свобода может быть потребностью лишь весьма малочисленного класса людей, от природы одаренного более высокими способностями, чем масса, но потому-то свободу и можно безнаказанно подавлять, тогда как равенство нравится именно массе». По его мнению, французам не нужна была настоящая свобода, они просто-напросто стремились примкнуть к верхушке общества. Они бы пожертвовали своими политическими правами ради