Война - Анатолий Логинов

– Господин председатель, адвокат забыл про адюльтер! – воззвал к суду растерянный обвинитель. – А это преступление карается отставкой с позором и лишением наград, а также годом заключения в тюрьме.

– Извините, господин майор, сэр, – Аарон улыбался уже откровенно иронически, – вы, очевидно случайно, пропустили уточнение, содержащееся в данной статье. Что всё вами перечисленное предусмотрено в случае, если эти действия нанесли ущерб репутации армии. Что-то я не вижу предъявленных доказательств такого ущерба. И желающих судиться с армией по этому поводу тоже. А как известно, нет пострадавшего – нет дела, – победоносно блеснув очками, закончил О’Брайен.

– Суд удаляется на совещание, – недовольным тоном заявил майор Мэннинг.

Том со вздохом устроился поудобнее на стуле и приготовился ждать, но совещание судей закончилось неожиданно быстро.

– Суд… в составе… рассмотрев обстоятельства дела «Армия США против Томаса Томпсона, сержанта»… признает подсудимого полностью оправданным ввиду отсутствия состава преступления, – под радостный шум в зале объявил секретарь суда.

Так что плохие предчувствия Толика, решившего, что его везению приходит конец и ему придется провести остаток жизни изучая нравы американской армейской тюрьмы, не сбылись.

Через день, попрощавшись с пришедшими его проводить Отто и Нормой, Том сел в рейсовый самолет. Впереди его ждали курсы офицеров и война.

И опять мерно гудели двигатели, унося в ночь самолеты. Волна за волной «Скайтрейны» (они же «Дакоты», или «Бешеные дуги», официально именуемые Си-47) неслись в ночном небе от берегов Англии к «крепости Европа». Англо-американские войска решились наконец поддержать своего союзника полностью и открыть второй фронт. Впрочем, как подозревало большинство населения и руководство этого самого союзника, просто потому, что иначе война могла закончиться и без участия англо-американцев. Потому что русские армии уже пересекли границу СССР и двигались на запад, к границам нацистской Германии.

Впрочем, Тому, сидящему на жесткой скамейке рядом с дверью, в которую врывался ветер, было не до высокой политики. Да и не до низкой, признаться, тоже. В открытую дверь он видел, что всё пространство, которое мог охватить взгляд, было заполнено массой транспортных самолетов. Великолепный вид, внушавший безграничную уверенность сидящим внутри десантникам в скорой и безусловной победе. Только вот в отличие от них Толик помнил о высоких потерях при высадке и длительных позиционных боях. И ему очень хотелось выжить.

Стараясь отвлечься от мрачных мыслей о предстоящих боях, он вспоминал обучение на курсах офицеров. Хотя, если подумать, и вспоминать-то было нечего. Три с половиной месяца по двенадцать-пятнадцать часов в сутки на учебу и тренировки, один выходной в неделю, в который лично Том изучал пропущенные, из-за того что задержался в Сан-Франциско, или плохо усвоенные материалы – и никаких приключений. Даже мафия, казалось, забыла обо всех претензиях к нему. Так что всё строго по классику: «Учиться, учиться и учиться», – Томас невольно улыбнулся, представив себе, что бы сказал их преподаватель тактики на эту цитату. Были, конечно, и пара встреч с «инженером ноль-ноль-семь», то есть Джеймсом Бондом из «Ай-би-эм». Но это не развлечение, это тоже работа. Отчисления от патентов никогда не помешают… Единственное развлечение – письма от Нормы. Вот кому явно повезло, попала в свою стихию. Снимается уже во втором фильме… Она даже согласилась в конце концов принять предложенное им имя. Вот только с учетом фамилии получается очень интересное совпадение. Неужели это просто совпадение? Он еще обдумывал со всех сторон неожиданно пришедшую в голову мысль, когда внизу вспыхнули огоньки.

– Зенитки с островов! – наклонившись, крикнул ему в ухо выпускающий, передавая полученное от летчиков сообщение. Впрочем, никто, кроме Томпсона и экипажа, на этот обстрел внимания не обратил, так как весьма интенсивный огонь немецкой артиллерии оказался очень неточным. Снаряды рвались где-то в стороне и ниже летящей армады.

Том отвернулся от дверей, оглядел внутренности «железной птицы». В общем, всё было нормально, парашютисты, похожие в надетом на них снаряжении на беременных медведей, сидели сравнительно спокойно. Кое-кто пытался дремать, прикрыв глаза, остальные то ли молились, то ли что-то вспоминали. Сидящий рядом с взводным сержантом молоденький десантник явно и сильно нервничал. Настолько, что Томпсон постарался взглядом указать на него Ковбою. Да, новоиспеченный второй лейтенант Томпсон получил во взвод «опытного, обстрелянного сержанта, способного держать солдат в руках». Так решил комбат, еще не зная, кого ставят на должность.

Что сказал Джон соседу, Том узнал, конечно, позже. Пока же он увидел, как Уэйн наклонился к уху соседа и, скаля зубы, проорал что-то.

– Боишься, салага? – сказал сержант.

Солдатик вздрогнул и прокричал в ответ:

– А ты думал, сардж? Это вон они, – он кивнул в сторону мешков со снаряжением, лежащих рядом с десантниками, – ничего не боятся. А нам положено Богом. А кстати – может, ты, сардж, знаешь, как от страха верней всего избавиться?

– Да очень просто, салага. Надо побольше страху на немца нагнать. Чтоб на тебя не осталось, – проорал, по-прежнему скалясь вместо улыбки, Джон, и они заржали, немного нервно, но весело.

Тем временем самолеты пересекли линию французского побережья, пролетели мимо смутно различимого внизу из-за затемнения городка и неожиданно влетели в густой туман. Всё это время зенитная артиллерия немцев молчала, но Том смутно подозревал, что это ничего не значит и к моменту высадки всё переменится.

Туман, а вернее, облако, было настолько густым, что, еще раз выглянув в дверь, Том не увидел даже крыльев самолета. Если бы высота была ниже, его можно было бы принять за поставленную немцами дымовую завесу. Сколько ни вглядывался Томпсон, ни земли, ни других самолетов ему разглядеть не удалось. Казалось, что, кроме одного-единственного самолета и сидящих в нем десантников, в мире больше никого не осталось. Толик даже подумал, не попадут ли они еще куда-нибудь, провалившись во времени и пространстве. Но самолет продолжал лететь, плавно снижаясь, и вскоре облака рассеялись. Сразу же вокруг начали рваться снаряды зениток. В самолет даже попал целый снаряд калибром не меньше тридцати семи миллиметров, который прошил фюзеляж насквозь, не взорвавшись и не нанеся большого вреда машине, причем всего в дюйме от головы Джона. Спасаясь от обстрела, летчик резко развернул самолет в сторону, окончательно запутав этим потерявшего ориентацию Тома. Теперь он не видел ни знакомых ориентиров, ни других самолетов, только к северу от курса полета мелькало что-то похожее на широкую реку.

Из зоны артиллерийского огня самолет выскочил, но сразу же попал под пулеметный. Звук от пуль, бьющих о корпус, напоминал стук гальки по железной крыше. Самолет снижался, и одновременно с этим усиливался обстрел, но никто из парашютистов и экипажа пока не был ранен. Самолет еще снизился, и пилот дал сигнал на выброску. Все зашевелились, поднимаясь по приказу Томпсона и дублирующие его крики Уэйна и закрепляя карабины вытяжных систем на тросе под потолком. Земля продолжала поливать их сильным ружейно-пулеметным огнем, но бояться у Тома уже не хватало сил. Секунды на три он задержался, чтобы перед прыжком взглянуть на местность, а потом скомандовал высадку и первым выскочил из самолета, крича во всю глотку: «Джеронимо!»