Я никому не скажу - Дина Дэ

Страсть? Трепет? Лично мне хотелось зажмуриться и перекреститься.

— Поздновато, конечно, но и ситуация из ряда вон...

Мне показалось, что в низком голосе Островского промелькнула насмешка. Я не могла избавиться от ощущения, что он знал всё. Абсолютно всё. И играл со мной, как кошка с мышкой.

Поднявшись со стула, мужчина мазнул по мне взглядом и, бросив "Подожди минутку", скрылся за дверью.

Прижав ладони к лицу, я какое-то время просто дышала. Вдох-выдох... И еще... И снова... Пока мои руки не перестали дрожать, а перед глазами не пропали тошнотворные черные мушки.

Островский действовал на меня гораздо сильнее, чем хотелось бы. Я думала, что в моей голове был только Клим, только его гипнотический взгляд и тихие слова. Я думала, что уже ничто не сможет меня напугать.

Но как же я ошибалась.

Одно присутствие Островского навевало необъяснимый ужас, и я снова чувствовала себя растерянной девочкой. И как же мне не нравилось это ощущение!

Достав из сумки телефон, я быстро напечатала сообщение Андрею "Сижу в гостиной. Островский вроде поверил. Антон, оказывается, уже дома". В ответ моментально пришло "Будь аккуратнее с этим Антоном".

Набрав "Ок", я убрала смартфон в сумку и откинулась на спинку стула. Я еще ни разу не была в такой роскошно обставленной красивой квартире, но у меня не возникало ни малейшего желания встать и рассмотреть поближе мраморную статую у входа или оценить фантастический вид из окна.

Всё это казалось театральным реквизитом. Пыльная захламленная комната Клима была в сто раз более живой и настоящей.

Смогу ли я еще когда-нибудь уснуть на той кровати в обнимку с Климом?

Я даже не стану наводить там порядок. Честное слово...

Только было бы с кем поспорить по этому поводу...

Непрошенные слезы комом встали где-то в горле. Сколько же должно пройти времени прежде, чем я смогу без содрогания вспоминать Клима?

— Саша?

Удивленный, чуть хрипловатый ото сна голос Антона застал меня врасплох.

Я медленно повернула голову и увидела его.

Глава 43

С тех пор как я познакомилась с Климом, вся моя жизнь разделилась на до и после.

Когда я, наконец-то, призналась себе, что влюблена в Климу по уши, мои ориентиры кардинально изменились. Я готова была увидеть в черном белое. Я даже оказалась способна оправдать убийство.

Но как же я была рада, что Клим не избил до смерти этого парня...

— Антон!

Я привстала со стула, прижимая ладонь ко рту.

Молодой широкоплечий мужчина, возникший передо мной, совершенно не был похож на того перепуганного насмерть паренька, которого я знала.

Быстро касание твердой сильной руки, взгляд, до ужаса напоминающий отцовский...

— Он тебе ничего не сделал, Сашка? — еле слышно спросил Антон, склонившись надо мной.

Он вглядывался в мое лицо, а мне вдруг захотелось спрятаться от этого неотрывного взгляда янтарных глаз.

— Всё нормально, Антон. Я только что сбежала...

Я сидела на стуле и, запрокинув голову, смотрела на парня. И, что самое страшное, под его взглядом я понимала, насколько моя жизнь была вывернута наизнанку.

* * *

— Ты должна рассказать мне всё.

Антон грузно опустился на стул возле меня и, коротко взглянув на отца, плеснул себе в стакан какой-то жидкости из хрустального графина.

Я, как завороженная, следила за руками парня.

— Как ты освободился? — еле слышно спросила я.

На что я надеялась? Я думала, чем тише я буду, тем меньше отец Антона обратит на меня внимания?!

Глупая.

Я была в самом центре. Каждый мой взмах ресниц контролировался, каждое мое слово подвергалось анализу.

Мне чертовски нужен был свежий воздух.

— Пожалуйста, давай выйдем на улицу. Мне нехорошо, — прошептала я, глядя Антону прямо в глаза.

Наверное, этот парень кучу девушек свел с ума своими бесстыжими, вытянутыми к вискам глазами, но всё, о чем я могла сейчас думать, это о Климе.

Он еще жив?

Сколько еще секунд-минут-часов у меня есть?

Моя бледность и дрожь по телу сыграли мне на руку. Островский-старший откинулся на стуле и, бросив на сына тяжелый взгляд исподлобья, лениво протянул:

— Только дальше двора не уходите. Я не хочу снова прочёсывать лесопосадки в поисках трупа своего сына.

Антон ничего не ответил, но я заметила, как сверкнули его глаза. У него были сложные отношения с отцом, и это не скрывал даже одинаковый взгляд двух пар глаз — ярко-голубых и светло-коричневых.

* * *

— Где Клим?

Я едва расслышала вопрос Антона. Вначале мне даже показалось, что померещилось. Тем временем парень достал из заднего кармана джинс пачку сигарет с зажигалкой и закурил. Камера, закрепленная над козырьком подъезда, тут же с жужжанием повернулась в нашу сторону.

Я еле заметно поёжилась.

— Нас слышат? — тихо спросила я, наблюдая, как Антон со вкусом затягивается дымящейся сигаретой.

Парень невесело усмехнулся.

— Нет, наружные камеры записывают без звука. Можешь говорить смело и громко, никто тебя не услышит.

Я недоверчиво покосилась на Антона. Его слова прозвучали тоскливо и безнадежно.

Я засунула руки в узкие карманы джинсовой юбки и медленно проговорила, взвешивая каждое слово:

— Сегодня в дом ворвались какие-то люди. Они увезли Клима. Мне удалось сбежать. И я не знаю, где он сейчас.

Я смотрела на Антона и пыталась понять, какие чувства испытываю в данный момент.

Я не доверяла этому красивому парню в небрежно накинутой рубашке. Он напоминал мне своего отца, хотя и пытался быть другим.

Все мы рано или поздно превращаемся в своих родителей, как бы не сопротивлялись.

— Как ты освободился, Антон? Почему даже не попытался помочь мне? — спросила я, привалившись плечом к стене.

Я не держала зла на этого парня, мне просто было любопытно, как он выкрутится.

Антон посмотрел на меня и вдруг улыбнулся. Открыто и заразительно. И сразу перестал быть похожим на Островского-старшего.

— Клим хороший парень, — негромко сказал Антон, выдыхая дым в сторону.

Мои губы невольно дернулись в улыбке.

— Когда ты понял это? Когда тебя накормили овсяной кашей?

Антон, откинув голову, тихо рассмеялся.

— Эта каша лучшее, что случилось в моей жизни.

Я смотрела на улыбающегося Антона и лихорадочно размышляла. На чьей же он стороне?

— Как ты освободился? — резковато повторила я свой вопрос.

У меня перед глазами еще стояла та кроваво-красная фотография. Но я не видела на Антоне каких-то видимых шрамов или следов от порезов.