Анж Питу - Александр Дюма

Этот третий был Питу, который всюду следовал за фермером и готов был выполнить любое его приказание.

– Сударь, – обратился Марат к Флесселю, – я вам скажу, какой постскриптум вам следует прибавить к пропуску, чтобы его улучшить.

– Диктуйте, господин Марат.

Марат положил бумагу на стол и, указав пальцем место, где нужно поместить постскриптум, продиктовал:

«Я вверяю жизнь гражданина Бийо, направляющегося к вам в качестве парламентария, вашей чести».

Флессель кинул на Марата взгляд, в котором ясно читалось желание скорее размозжить голову этому невзрачному субъекту, чем выполнить то, о чем он просит.

– Вы колеблетесь, сударь? – спросил Марат.

– Нет, – отвечал Флессель, – ибо в конечном счете ваша просьба справедлива.

И он приписал требуемый постскриптум.

– Однако, господа, – сказал он, – заметьте себе, что я не ручаюсь за судьбу господина Бийо.

– Зато я за нее ручаюсь, – сказал Марат, забирая у купеческого старшины бумагу, – ибо залог его свободы – ваша свобода, залог его жизни – ваша жизнь. Держите ваш пропуск, отважный господин Бийо.

– Лабри! – крикнул г-н де Флессель. – Лабри! Вошел лакей в парадной ливрее.

– Карету мне! – приказал Флессель.

– Карета ждет ваше сиятельство во дворе.

– Пойдемте, господа, – сказал старшина. – Вам больше ничего не угодно?

– Нет, – ответили в один голос Бийо и Марат.

– Пропустить его? – спросил Питу.

– Друг мой, – сказал Флессель, – осмелюсь заметить, что для несения караула у моих дверей вы одеты чересчур легкомысленно. Если вы намерены здесь остаться, прикройте, прошу вас, грудь патронташем, а спиной прислонитесь к стене.

– Пропустить его? – повторил Питу, глядя на г-на де Флесселя с видом, показывающим, что остроумие купеческого старшины оставило его совершенно равнодушным.

– Пропусти, – сказал Бийо. Питу освободил проход.

– Быть может, вы напрасно отпускаете этого человека, – сказал Марат, – следовало бы оставить его заложником; впрочем, тревожиться не о чем, я его из-под земли достану.

– Лабри, – сказал старшина, садясь в карету, – здесь, нынче будут раздавать порох. Я не хочу присутствовать при взрыве ратуши. Трогай, Лабри, трогай!

Карета покатилась к воротам и выехала на площадь, где уже начинали роптать четыре или пять тысяч парижан.

Флессель испугался, как бы толпа не истолковала его отъезд как бегство.

Он по пояс высунулся в окно.

– В Национальное собрание, – приказал он кучеру. Толпа в ответ разразилась бешеными аплодисментами. Марат и Бийо слышали последние слова Флесселя с балкона.

– Даю голову на отсечение, что он едет не в Собрание, а к королю, – сказал Марат.

– Вернуть его? – спросил Бийо.

– Нет, – отвечал Марат со своей отвратительной усмешкой. – Будьте покойны, как бы он ни поспешал, мы его опередим. А теперь займемся порохом!

– Займемся порохом! – согласился Бийо.

И они вместе с Питу двинулись по лестнице вниз.

Господин де Флессель говорил правду: подвалы ратуши были полны пороха.

Освещая себе дорогу лампой, Марат и Бийо вошли в первый подвал; лампу они подвесили к потолку.

Питу остался караулить у входа.

Порох хранился в бочонках примерно по двадцать ливров в каждом Люди выстроились на лестнице и стали передавать эти бочонки по цепочке.

Сначала поднялась суматоха. Неизвестно было, хватит ли пороха на всех, и каждый спешил скорее получить свою долю. Но командиры, назначенные Бийо, сумели навести порядок, и дело пошло веселее.

Каждому гражданину досталось по пол-ливра пороха – этого количества должно было хватить на тридцать – сорок выстрелов.

Но когда все оказались при порохе, выяснилось, что очень мало у кого есть ружья; вооружены были самое большее пятьсот человек.

Раздача пороха еще продолжалась, когда часть разъяренной толпы, требовавшей ружей, ворвалась в залу, где шло заседание выборщиков, обсуждавших, как только что узнал Бийо от привратника, организацию Национальной гвардии. Они как раз постановили, что гвардия эта должна состоять из сорока восьми тысяч человек. Гвардия существовала пока только на бумаге, но уже шли споры о том, кто будет ею командовать.

Народ заполонил Ратушу в тот момент, когда споры эти были в самом разгаре. Народ сам превратил себя в гвардию. Он рвался в бой. Ему недоставало только оружия.

Тут раздался стук колес: к Ратуше подкатила карета. Это возвращался купеческий старшина: ему не дали проехать, хотя он предъявил приказ короля, призывающий его в Версаль, и силой вернули в Ратушу.

– Оружия! Оружия! – требовали от него со всех сторон.

– У меня оружия нет, – сказал Флессель, – но оно, должно быть, есть в Арсенале. Ответом был крик:

– В Арсенал! В Арсенал!

И толпа, состоящая из пяти или шести тысяч человек, хлынула на Гревскую набережную.

Арсенал, однако, был пуст.

С гневными криками народ возвратился в Ратушу.

У старшины оружия не было, а точнее, он не хотел его давать. Парижане не отступали, и ему пришло на мысль послать их в Картезианский монастырь.

Картезианцы отперли ворота, но, несмотря на самые тщательные поиски, мятежники не обнаружили у них ни единого пистолета.

Между тем Флессель, узнав, что Бийо и Марат еще не покинули подвалов Ратуши, предложил послать депутацию выборщиков к де Лоне с просьбой убрать пушки.

Пушки эти, высовывавшиеся из бойниц, служили предметом величайшего возмущения толпы. Флессель надеялся, что если их уберут, народ успокоится и не станет требовать большего Депутация только что отбыла, как возвратилась назад разъяренная толпа, отправленная Флесселем к картезианцам Услышав гневные крики, Бийо и Марат вышли во двор.

Флессель, стоя на нижнем балконе, пытался урезонить народ. Он предлагал принять декрет, предписывающий округам выковать пятьдесят тысяч пик.

Народ был уже готов согласиться.

– Положительно, этот человек – предатель, – сказал Марат.

И, обернувшись к Бийо, добавил: «Ступайте в Бастилию и сделайте то, что собирались Через час я пришлю к вам двадцать тысяч человек с ружьями».

Бийо с самого начала проникся огромным доверием к этому человеку, чья слава была так велика, что дошла и до Виллер-Котре Он даже не спросил, откуда Марат возьмет столько ружей. В толпе он разглядел аббата, который, разделяя Всеобщее воодушевление, кричал вместе с остальными парижанами: «На Бастилию!» Бийо не любил аббатов, но этот ему понравился. Он поручил ему раздавать порох; бравый аббат согласился.