О любви - Валерий Зеленогорский

Вчера ночью Сергеев чуть не сдох. Приличнее было бы сказать «чуть не умер», но он реально чуть не сдох.

Вечером он встречался со своим врачом, милейшей женщиной, которая уже два года наблюдала его. Они ужинали вместе на уличной веранде кавказского ресторанчика, все было превосходно: погода, давление и разговор.

Незаметно под наблюдением врача Сергеев нажрался водки с пивом, не смущаясь укоризненного взгляда доктора, робко замечающей ему, что уже хватит.

Сергеев никак не мог привыкнуть к самоограничению, не хотелось переходить в разряд больных, исполнять предписания и жить от одного приема таблеток до другого.

Вечер закончился, Сергеев отправил доктора домой, и сам побрел в пустой дом – семья его отдыхала в очередной раз в Турции. Он не ездил: не переносил жару, аниматоров и пенные дискотеки, на второй день хотелось повеситься или удавить кого-нибудь.

Он пришел домой и завалился спать, провалился в пьяный сон – свидетельство, что посидели хорошо. Если спать не хотелось, возникали другие желания: позвонить кому-нибудь или выкинуть еще какой-то фортель, но доза была нормальная, и сон на десерт – неплохое продолжение банкета.

Часа через три он проснулся, в голове стучали черти, воздуха почему-то не хватало, он померил давление, и цифры оказались очень большие. Легкая паника овладела Сергеевым. Он набрал телефон доктора, но сразу дал отбой – на часах было три. Стал рыться в аптечке, где было немыслимое количество всяких таблеток, но, как всегда, нужные оказались в самом дальнем углу. Приняв необходимое, он лег и стал ждать, когда оно подействует. Минуты ожидания открыли бездну, он падал куда-то глубоко, но контролировал падение. Мысли в голове пульсировали невеселые, он представил, как его найдут голого, с раздутым лицом, а потом будут звонить друг и другу и говорить: «А Сергеев-то крякнул!» Все удивятся ненадолго – и все, а останутся только близкие, единственные, которым не наплевать на него.

Постепенно начало отпускать, туман стал проходить, воздуху как будто сделалось больше, спазм прошел. Сергеев лежал и думал. Картинки в голове обрели смысл и очертания.

Почему-то появился старик из Мукачево. В 75-м году Сергеев приехал в командировку на местный завод чего-то подписать.

Закарпатский городок, видевший в своей истории римских легионеров, монгольские орды и разные другие морды, был очень симпатичным. В далекие советские годы на его улицах можно было встретить деревенских женщин, идущих с рынка и заходящих в кафе на чашку эспрессо. Крохотные пирожные в их красных руках выглядели элегантно.

Вавилонское столпотворение венгерского, словацкого и других наречий Карпатских гор смущало слух – вроде не заграница, а все признаки налицо: Дом колхозника назывался «хотель», и официанты были набриолинены, как на площади Сан-Марко в Венеции.

На завод можно было доехать на автобусе за десять минут, но ждать автобус приходилось полчаса, пешком выходило двадцать, и Сергеев ходил пешком, оглядывая местные прелести: дома все отличались, у каждого было свое, местные жители славились своими строительными талантами и гордились своими домами, как сейчас иномарками.

На фасаде всегда изображали кольца и треугольники – по количеству детей: кольца – девочки, треугольники – мальчики. Некоторые дома сияли кольцами и треугольниками во всю ширину фронтона.

Двигаясь по улицам чудо-города, Сергеев наткнулся на старика, сидящего на стуле у ворот. Старик был одет в хорошее драповое пальто, в синие треники и галоши. На вид он был упитанным и жалости не вызывал.

Удивило лишь то, что за хлястик пальто он был привязан к стулу. Когда Сергеев, проходя мимо, попал в поле его досягаемости, тот схватил его за руку и начал громко говорить, что дети его бьют и не кормят, стал клянчить деньги на хлеб. Копеек было не жалко, но что-то смутило Сергеева. Тут дверь дома открылась, вышла приличная молодая женщина и начала извиняться перед Сергеевым: «Это наш папа, он сошел с ума, и мы вынуждены привязывать его, он уходит, и мы не можем его найти. Папа, как тебе не стыдно, что ты пристаешь к людям?»

Старик испуганно замолчал и прикрыл глаза.

Дочь коротко рассказала Сергееву, что папа сошел с ума; когда умерла мама, он растерялся. До этого он был успешный врач, любимец города, лечил детей, своих поставил на ноги, а сам без жены потерял опору и вот теперь сидит на цепи. Сдать его в клинику не позволяет традиция, но жить с ним невыносимо.

Сергееву тогда было тридцать, его родители были, слава Богу, живы, и он не понимал всей глубины потери пережившего свою жену старика.

Проболтавшись на заводе, он через несколько часов возвращался в город и опять проходил возле дома отчаявшегося старика. Тот заметил его и обрадовался, как своему, стал жаловаться, что дети злые, не ходят к нему на кладбище, забросили его и не навещают.

В дверях дома появился сын, и все повторилось: сын ругал папу и извинялся перед Сергеевым. Он услышал и про кладбище и пояснил: когда жена старика умерла, он поставил памятник на двоих, выбил свое имя и стал стыдить детей, почему те к нему не ходят. Все возражения, что он жив, он не принимал – знал, что уже умер, и считал нахождение на этом свете недоразумением.

Сын с горечью сказал Сергееву, что старик просил не раз убить его, сделать укол сильнодействующего препарата, который хранился у старика с пятидесятых, когда гремело дело врачей. Он его тогда припрятал на случай прихода людей из органов. «Тогда не понадобилось, а теперь в самый раз, – сказал папа. – Мне здесь делать нечего».

Сын выбросил лекарство на помойку и стал привязывать старика к стулу.

В доме зазвонил телефон, и сын ушел. Старик стал жарко рассказывать Сергееву про свою жизнь, и Сергеев понял, что старик не сумасшедший, ему просто не с кем поговорить, его просто никто не хочет слушать, он всем надоел.

Все это вспомнилось ему после своего приступа, и он понял старика из далекого города Мукачево – человек устал жить на этом свете, он хочет уйти, ему говорят: «Живи!», а он не хочет, мечтает соединиться с той единственной, лучшей из людей, по-настоящему близкой. Дети, внуки проживут без него, у них еще много всего впереди, а ей там холодно, и она зовет и сердится, что он так долго не идет.

Через три месяца Сергеев оказался в Мукачево на том же заводе. Он шел и ждал встречи со стариком. Возле дома никого не было, он спросил на заводе у местных, куда тот подевался.

В один из дней он встал и вместе со стулом пошел к реке. Его никто не остановил, он бросился в речку Латорица (местный Стикс), и его не успели спасти. Он плыл на троне канцелярского стула, пересекая реку. Он сам, как Харон, переправил себя в Царство мертвых, на лице его застыла торжествующая улыбка.

Мобильник изменил мир. Я прошел путь от биппера до смартфона. Я ем, сплю, хожу на горшок с ним в руках. Остаться без телефона равносильно выходу без трусов в город. Кажется, что страх пропущенного вызова равносилен катастрофе. Картинка на экране в форме конвертика вызывает животный страх, звонок чужого человека может взорвать твой мозг, как удар бейсбольной биты. Две недели подряд я получал до 30 сообщений в день от незнакомого мужчины с банальными sms. Он начал утро так: